Кровавый путь - [30]

Глава 6

– Борис, – Иваницкая чуть ли не впервые назвала его по имени.

Комбат, не поворачиваясь к ней, усмехнулся.

Но когда их взгляды встретились, на лице его уже не было улыбки.

– Да.

– Я пойду, – сказала Светлана.

– Может, останешься? – он сказал это так, будто произнес «уходи».

Но не слышалось, в его голосе ни злости, ни раздражения, а лишь добрый совет.

– Когда мы еще встретимся? – спросила она.

– Когда ты позвонишь.

– А почему ты не хочешь позвонить сам?

– Не умею, – усмехнулся Комбат, глядя на то, как за окном сгущаются сумерки, как мокрые снежинки прилипают к стеклу и, растаяв, стекают к низу рамы мутными каплями.

Иваницкая вышла в коридор, несколько секунд ждала, выйдет ли вслед за ней Комбат, чтобы подать пальто. Но тот так и не появился из комнаты.

Зато когда хрустнул замок, Борис Иванович догнал Светлану и, не зная, как объяснить ей свою тревогу, протянул ей ключ.

– Зачем?

– Придешь, когда захочешь.

– Но ты не всегда бываешь дома.

– Проблемы в этом нет. Квартира на сигнализации не стоит, брать здесь нечего.

– Ты намекаешь на то, что я могу украсть, пусть даже в шутку?

Комбат, не привыкший к долгому общению с женщинами, растерялся. Он совсем не это имел в виду.

– Ну, мало ли что… Тебе захочется побыть одной…

– Я и так живу одна.

– Нет, иногда такое находит – хочется оказаться в месте, где никто не сможет тебя найти.

– Что ж, спасибо, – маленький плоский ключ от простого замка исчез в кармане женщины, так, словно бы его и не было.

Рублев, даже не одевая куртки, в майке, провел женщину до стоянки, неумело поцеловал Иваницкую в щеку и посадил в такси. Он остался один, заспешил ко двору, обернулся, прикрывая глаза от мокрого снега ладонью. Рублев ждал, посмотрит она в заднее стекло или нет.

Светлана обернулась в самый последний момент, за несколько десятков метров до угла, вскинула руку на прощание и несколько раз сжала и распрямила пальцы, разглядев за темным стеклом силуэт Комбата. Он тоже махнул рукой в ответ.

Машина скрылась за углом. Комбат, держа пальцы на рукоятке пистолета, поднялся в свою квартиру.

«Глупо получилось, – подумал Борис Иванович, опускаясь на диван, еще хранивший тепло недавно сидевшей на нем женщины. – Почему мне кажется, что друзья хотят сделать меня насильно счастливым? Наверное, потому, что оно так и есть, – тут же ответил себе Рублев. – Они видят счастье по-своему, а я – по-своему. Какая разница, женаты мы или нет? Не в бумагах и не в словах счастье. Захотим увидеться – увидимся, а нет – пару месяцев можно и не вспоминать друг о друге. Какой из меня муж? Зарабатывать большие деньги тошно, за них всегда приходится продавать часть совести. Чем больше денег получаешь, тем меньше совести остается в твоем распоряжении».

Эта нехитрая мысль ободрила Комбата, в ней он нашел утешение и объяснение тому, что с ним происходит.

Встал, упершись взглядом в фотографию.

«Как давно это было? Давно, потому что многих ребят нет в живых, а недавно – потому что я почти не изменился. Словно в зеркало смотрюсь, а не в пожелтевший снимок вглядываюсь».

Узкая комната и мебель в ней была расставлена так, что оставляла неширокий проход от окна к двери. Ходи и думай.

Комбат заложил руки за спину и принялся вышагивать по тесной для него комнате.

"Дожил! По блату тебя устраивают на службу.

Конечно, полковник Бахрушин – мужик отличный и справедливый, но один раз я уже обжегся.

Вспомни, чего тебе стоило оставить службу и послать всех подальше! И я оказался прав. Правда, об этом никто не вспоминает, но я-то помню.

На второй раз у меня может не хватить упрямства и духа. Ладно, что тут думать – посмотрим.

Вдруг прав Бахрушин и все еще сложится не наихудшим образом".

Комбат так и не притронулся к выключателю.

Сумерки сгустились до такой степени, что, стоя у окна, он с трудом увидел стул в углу комнаты.

И тут зазвонил телефон, подмигнув Комбату в темноте красным огоньком. То, что звонил кто-то из троих, покинувших недавно его квартиру, Рублев не сомневался. Но кто?

«Подберезский, Иваницкая, Бахрушин?»

И он принялся ждать, подсчитывая, сколько звонков прозвучит до того, как звонивший потеряет терпение. Первой, по его мнению, должна была положить трубку Иваницкая. Она уходила, будучи менее всех остальных уверенная в своих правах на Рублева.

«Максимум пять звонков даст».

Прозвучал шестой.

«Нет, не Светлана».

После седьмого и восьмого Рублев решил:

«Нет, не Бахрушин».

А когда прозвучал девятый, усмехнулся:

«Подберезский. Этот знает, что прощу, если и двадцать звонков даст».

Рублев взял трубку.

– Алло, – мрачно произнес он в микрофон.

И тут же услышал голос Леонида Васильевича Бахрушина.

Тот говорил, посмеиваясь:

– Чего трубку не берешь, Борис Иванович?

– Да вот, в ванной был.

– Не дури, – продолжал смеяться Бахрушин, – ты один в квартире и не постеснялся бы голый выйти.

Комбат подумал:

«А с чего это он взял, что Иваницкая ушла?»

Но не успел Рублев произнести вопрос вслух, как Леонид Васильевич тут же ответил на него:

– Когда женщина в доме, да еще любимая, по телефону таким мрачным голосом не разговаривают. Ходишь, небось, и думаешь, подкинули вы мне задачу. Ты, небось, думал, кто это звонит – Иваницкая, я или Подберезский? Трубку не брал, звонки считал.