Кровавый орел - [4]

Едва войдя в комнату, Фабель отметил про себя диковинную торжественную мрачность на лицах присутствующих. Она вроде бы и соответствовала ситуации, но на самом деле подобное поведение – большая редкость. На месте преступления, рядом с покойником или покойниками, видавшие виды сотрудники никогда не делают постных лиц. Обычно царит юморок висельников: черные шуточки позволяют тем, кто имеет дело со смертью, дистанцироваться от происходящего и хоть как-то оберегать себя от душевных травм. Сегодня все словно языки проглотили. И ходили как зомби. Похоже, на этот раз смерть исхитрилась и этих ёрников-балагуров за живое зацепить – и костлявой рукой щекотнуть их почти зачерствелые сердца.

Взглянув на кровать, Фабель понял, почему сегодня все ведут себя как-то по-особенному. За его спиной Вернер Мейер, тоже человек бывалый, тихо ругнулся:

– Дерьмо!..

В комнате словно взорвалась бомба с красной краской. Широкие лучи крови разлетелись от кровати во все стороны и лежали на ковре, на мебели и на стенах. Простыня на кровати была залита темной липкой кровью почти вся – от конца и до конца и во всю ширину; даже воздух, казалось, был пропитан густым медным запахом крови. Центром этого кровавого извержения было распятое тело женщины, привязанной за запястья и лодыжки к стойкам кровати. Фабель затруднялся определить ее возраст – скорее всего между двадцатью пятью и тридцатью годами. Туловище несчастной было вскрыто от шеи до середины живота, ребра развернуты от грудины вверх и в стороны – так что грудная клетка напоминала остов корабля. Перерубленные ребра белели в спутанной массе изрезанного мяса и поблескивающих темных внутренностей. Легкие, два черных комка в пене более светлой крови, лежали у женщины на плечах: одна доля справа, другая слева – как погоны.

Было впечатление, что в груди женщины сработала бомба направленного действия и разнесла ее туловище по заранее продуманной схеме.

Фабелю почудилось, что и его грудная клетка сейчас лопнет от внутреннего взрыва.

Вернер Мейер протиснулся мимо судебного фотографа и теперь стоял рядом с гаупткомиссаром – бледный как полотно.

– Опять он… – сказал Вернер Мейер. – Паршиво, шеф. Очень паршиво. У нас тут гуляет на свободе всем садистам садист.

Фабель с трудом оторвал взгляд от трупа – этот ужас гипнотически приковывал к себе. Сделав глубокий вдох и стряхнув отупелость, он повернулся к Паулю Линдеманну:

– Свидетели?

– Ни одного. Не спрашивайте меня, как можно учинить такое – и ни одним звуком не привлечь внимание соседей. Но факт есть факт. Никто ничего не слышал и не видел. Врут или не врут – не знаю.

– Следы взлома?

Пауль покачал головой:

– По словам парня, который ее нашел, дверь была приоткрыта. Однако следы взлома отсутствуют.

Фабель подошел к трупу поближе. То, что никто ничего не слышал, в его глазах усугубляло жуть происшедшего. Женщине не была дарована даже такая малость, как выкричать свой ужас и проститься с миром громко. Она умерла в одиночку и в тишине. Подробности Фабель вообразить не мог и не хотел – хотя результат был перед ними позволял реконструировать все детали. Он понимал одно: последние минуты жизни она провела во вселенской пустыне, наедине с убивавшим ее нелюдем.

Фабель заставил себя вглядеться в забрызганное кровью лицо. Рот приоткрыт, глаза широко распахнуты. В глазах ни ужаса, ни ненависти, ни даже отрешенного покоя. Пустые глаза без всякого выражения – как у куклы. Теперь нельзя было угадать, что за человек был за этим лицом. Патологоанатом Мёллер, в маске и шапочке и в белом медицинском одноразовом комбинезоне, склонился над телом и пристально изучал вскрытую грудь. Нетерпеливым жестом он отогнал Фабеля от кровати: не путайтесь под ногами!

Фабель перешел к осмотру помещения. Труп – объект не только пространства, но и времени. Он являет собой момент убийства – событие. В правильно зафиксированном месте преступления все вокруг принадлежит времени до или после события. Фабель внимательно оглядывал комнату, пробуя вообразить ее пустой, без суетящихся полицейских и судмедэкспертов. Даром что маленькая, комната не была загромождена мебелью. И опять бросалась в глаза безликость: не уютное гнездышко, а чисто функциональное помещение. На туалетном столике к лампе тулилась небольшая выцветшая фотография – пожалуй, единственная по-настоящему личная вещь. На стене висела внушительного размера литография: лежащая нагая женщина с полуприкрытыми в эротической истоме глазами. Редкая женщина выберет такую картину для собственного созерцания!.. Очень широкое зеркало в человеческий рост было установлено на той стене, за которой была кухня. В нем отражалась кровать. На ночном столике стояла плетеная корзинка с разноцветными упаковками презервативов.

Фабель повернулся к Анне Вольф и спросил:

– Проститутка?

– Похоже на то. Однако в картотеке отдела нравов на Давидштрассе не значилась. – Анна выглядела бледнее всех в комнате – наверное, из-за контраста с черными как смоль волосами. Фабель заметил, что она старательно избегает смотреть в сторону выпотрошенного трупа. – А вот парень, который ее нашел, – персона нам очень даже известная.