Кровавый источник - [34]

Кручинин не оставил его в беде — дал своего адвоката, но вскоре не стало Кручинина.

В случае же, если ущерб не будет возмещен, директора салона ждала тюрьма.

Как и бывает в подобных ситуациях, от Охлопкова все отвернулись — компаньоны, друзья шарахались от него, как от бубонной чумы. Череп, возглавивший ненадолго организацию, прямо заявил:

— Ты все напутал, ублюдок! Я — твоя «крыша»! Ты мне должен платить, а не наоборот!

И только Генка, старый институтский дружок, выслушал до конца и дал мудрый совет.

Нелегкой была дорога к Мишкольцу. В последний раз они виделись, когда Охлопков поделился с ним своими планами насчет открытия второго художественного салона. А с тех пор много воды утекло.

Закончив трапезу, они прошли в кабинет Володи. Комната оказалась светлой, несмотря на целую стену книг.

Охлопков думал о том, какую он совершил оплошность, отдалившись от этого человека. И теперь его ожидало новое унижение, куда более ощутимое, чем в первый раз, когда Мишкольц экзаменовал Данилу с пейзажем Бенуа.

Воспоминание без боли, как под наркозом, резануло Охлопкова. Тогда все было по-другому. Любая картина из прошлого теперь представлялась ему счастливой и безмятежной по сравнению с настоящим и грядущим.

Мишкольц не торопил его. Он молча листал древний фолиант на непонятном языке, будто собирался прочесть Даниле страничку-другую из Талмуда. А что еще может в субботу листать благочестивый еврей?

Охлопков только открыл рот, как слова застряли у него в глотке. Он следил за руками Мишкольца и сидел завороженный, как и тогда, там, в офисе, когда увидел в пепельнице эти чудо-запонки. Теперь они были вставлены в манжеты и поблескивали на свету бриллиантами. Если что-то и могло поразить доведенного до отчаяния Охлопкова, так только этот блеск.

Володя поймал его взгляд. Тоже взглянул на свои запонки. Затем отложил книгу и спросил:

— Когда?

Они прекрасно понимали друг друга. Мишкольц не желал многословия, потому что нарушал субботу. Данила тоже боялся говорить, дабы не разгневать хозяина. Черт их разберет с этими ихними обрядами!

Вместо ответа он опустил голову и вдруг заплакал, совсем как ребенок, навзрыд. Видно, накопившееся в эти страшные дни впервые вырвалось наружу.

Мишкольцу тоже в пору было разрыдаться. И он боялся грядущего, но слезы в субботу — великий грех! Он закрыл глаза, и в висках опять застучала навязчивая в последние дни мысль: «Пришло время делиться!» И вновь на пороге стоял белобрысый в телогрейке и валенках и противно шмыгал носом.

Володя резко открыл глаза, почувствовав какое-то движение.

Данила стоял перед ним на коленях с мокрым от слез лицом.

— Спасите, Владимир Евгеньевич! — взмолился он и принялся целовать ему руки. — Никто… кро-кроме вас… никто, — глотая рыдания, повторял Охлопков.

— Сядь на место! — ледяным тоном приказал Мишкольц, и тот не посмел ослушаться. — Я задал тебе вопрос. Когда? Потрудись на него ответить.

Данилу трясло как в лихорадке.

— Сегодня, — с трудом выдавил он. — В полночь истекает срок. Завтра меня арестуют.

Он схватился за голову в ожидании приговора.

— Ничего не выйдет, — вынес приговор Мишкольц. Его невидимый Бог запрещал ему брать в руки деньги до завтрашнего захода солнца. Но если бы он и нарушил субботу, то все равно помочь не смог бы, потому что не держал в доме больших сумм денег, а банк до понедельника закрыт. Он не стал ничего объяснять Охлопкову, а только произнес в утешение: — Это не смертельно. Посидишь немного, и выпустят. Я тоже сидел, и ничего, как видишь.

— Я верну, Владимир Евгеньевич! Все до копейки верну! Клянусь! Дайте только срок! — Он снова упал на колени.

Мишкольц молча отмахнулся от него и опять закрыл глаза. И тогда тот, в валенках и телогрейке, усмехнулся: «Эх ты! Ты ведь час тому назад молился своему Богу и просил его о мире. А потом пришел к тебе этот человек. Не понимаешь? Да тебя, дурака, испытывают на вшивость! Что ж, гони его в шею! И забудь о мире!»

— Пойду я. — Охлопков поднялся с колен. — Спасибо за гостеприимство…

Мишкольц не слышал его. Он все так же сидел с закрытыми глазами и что-то шептал. Данила разобрал только два последних слова:

— Время делиться.

— Что с вами? — спросил Охлопков и, не удостоившись ответа, направился к двери.

— Постой! — глухо раздалось сзади, будто произнес это умирающий. — Постой! — повторил Мишкольц. — Есть, кажется, выход. Вот, возьми…

Данила обернулся. Мишкольц протягивал ему что-то в руке. Манжеты на его субботней рубахе были расстегнуты.

7

Замок Эржбеты Батори, Венгрия.

1996 год, весна

— Почему ты с нами не живешь? — У Сашки такие же глаза, как у него, и такие же брови, будто в зеркальном отражении. Вот только вопрос такой вряд ли услышал бы он от своего отражения.

Часа хватило им на то, чтобы ознакомиться с достопримечательностями замка вампирши. Садистские фантазии графини поражали воображение путников, заглядывающих в странную обитель.

Экскурсовод, хрупкая девушка в очках, со вздернутым носиком, скучающим голосом рассказывала об изощренных пытках Эржбеты. Зато Шандор переводил горячо и взволнованно. И чем дальше продвигались они в глубь замка, тем неуверенней становилась поступь мальчика.