Кровавый источник - [28]

— Я не буду этой падлой! — вызывающе крикнул Шалун.

— Я перестал бы себя уважать, если бы назначил тебя, щенок! — Федор Степанович на секунду снова превратился в прежнего Кручу.

— Меня тоже вычеркни из списка, — пробурчал Череп. — Разговоры говорить я не мастер.

— Я хочу, чтобы этим человеком был Мишкольц, — твердо заявил Кручинин. — У Володи должно получиться.

Теперь все взоры были обращены на ювелира. В этой повисшей, как табачный дым над головами, тягостной тишине он выдавил из себя:

— Я не могу.

— Почему? — В потухших глазах Кручинина таяла последняя надежда.

— Меня многое связывало с Иваном… — Он врал. Причины отступничества крылись в другом. Мишкольц знал, чем придется заплатить за мир, если он пойдет на переговоры.

— Жаль, — опустил голову Федор Степанович. Взгляд Мишкольца встретился с одобрительными взглядами Черепа и Шалуна и с удивленными — Кривцуна и Соколова. Ведь он сам был инициатором переговоров.

Тогда слово взял Кривцун. Среди присутствующих он был самым старшим — ему перевалило за пятьдесят. На широком красном лице бизнесмена выступал пот, и он время от времени обтирался носовым платком. Несмотря на свой неподъемный вес, в делах он проявлял небывалую изворотливость. Его популярность в городе росла с каждым днем. И поэтому затяжной конфликт с «соседями» настораживал и пугал Кривцуна.

— Что ж, если молодежь брезгует, — начал он, по привычке громко сопя носом, — я могу это взять на себя. До чего-нибудь, может, и договоримся.

На том и порешили. Кручинин строго-настрого наказал боевикам за время его отсутствия не вмешиваться в разборки других организаций и не поддаваться на провокации.

Внизу, у ворот, каждого ждал автомобиль, на этот раз с охраной.

Они молча покинули особняк босса. Каждый думал о своем. Мишкольцу хотелось заговорить с Кривцуном, близким ему по духу человеком, который всегда отзывался о нем тепло и уважительно, но Володя не любил оправдываться, а в данной ситуации он вряд ли смог бы этого избежать.

Подойдя к воротам, они вдруг, как по команде, остановились и переглянулись. К самым воротам подъезжал милицейский газик.

— А я думал, он в монастырь пешком пойдет, как паломник, — усмехнулся Череп и толкнул ногой ворота.

«Монастырем» Кручинин называл городскую тюрьму, в которой он оказался в тот же день. Это достойное для себя место босс избрал по двум причинам. Во-первых, здесь его не достать, а во-вторых, так его уход со сцены выглядел правдоподобнее. На него завели уголовное дело. В отличие от монаха или послушника, жил он припеваючи, в прекрасно обставленных апартаментах и не постился.

Для пользы дела Федор Степанович даже предал огласке свое пребывание в тюрьме. И журналисты не стеснялись в выражениях. Так и шпарили по местному телевидению — находится, мол, под стражей один из «крестных отцов» города. Его даже сняли на пленку. Он улыбнулся и помахал кому-то рукой.

Но «монастырское» пленение Кручинина продолжалось недолго.

Стародубцев согласился на встречу с Кривцуном. «Стрелку» забили опять «У дяди Сэма».

Перед встречей Кривцун позвонил Мишкольцу. С тех пор как он «взял это на себя», минула ровно неделя, и они ни разу не встретились.

— Я еду, Володя, — засопел в трубку Кривцун.

— Ни пуха…

— Пожелай мне лучше удачи. — В голосе чувствовалась тревога. — Мне не нравится этот гусь, — признался он. — Я теперь понимаю, почему ты отказался. Ты, конечно, прав, но боюсь, что это уже не поможет. Удачи тебе, дорогой!

Это были его последние слова. Больше Кривцуна никто не видел. Он выехал поздним вечером из своего дома и взял курс на ресторан «У дяди Сэма».

О странном исчезновении известного в городе бизнесмена писали в газетах, передавали в новостях по местному телевидению. Строили версии и догадки, кто ссылался на Библию, кто пенял на пришельцев из космоса, но об истинном положении вещей заикнуться побоялись.

Кручинина привезли домой на милицейской машине ночью, чтобы ни одна живая душа не пронюхала.

Была бурная встреча. Дети повисли на нем, как груши. Жена без конца утирала слезы и шептала себе под нос:

— Ой, не к добру это, не к добру!

— Сам знаю, что не к добру! — прикрикнул он на нее. — Но теперь ты меня уже не схватишь за ноги!

Потом он долго сидел в своих коврах перед телефоном, не решаясь поднять трубку. В пятом часу утра он позвонил Черепу.

— Разбудил?

— Ты вернулся? — зевнул в ответ Череп.

— Ты, я вижу, не рад.

— А чему тут радоваться? У нас полный п… безвластие! Кривцуна, говорят, «тарелка» на х… унесла! Свидетели даже имеются! — И в трубке раздалось несвойственное ему ржание.

Круча подождал, когда тот перестанет смеяться, и спросил:

— Ты — все? Успокоился? А теперь слушай меня. Бери Шалуна и — ко мне.

— Прямо сейчас?

— Прямо сейчас.

— Откуда вдруг такая спешка?

— Позже узнаешь. Сколько тебе дать на сборы?

— Через час буду у тебя.

— И не подъезжай к дому. Я вас подожду на перекрестке.

Больше сомнений быть не могло — босс «поставил» на войну.

— Давно бы так! — оценил этот шаг Череп.

«Видит Бог, я не хотел больше крови! — уговаривал себя Кручинин, намечая план операции. — Сегодня мы только осмотрим его владения — магазины, банки, рестораны. Шесть часов утра — подходящее для этого время. Черепа отправлю в Москву — пусть сделает то, что не успел сделать Ваня. Короче, обложим этого гада со всех сторон!»