Кровавый апельсин - [73]

– Вы в порядке? – спрашивает прохожая.

Секунду я ничего не могу сказать, в горле застряли слова вперемешку со всхлипами. Она касается моего плеча, словно бы хочет взять меня за руку. Я отстраняюсь, прежде чем она успевает помочь мне.

– Все в порядке, спасибо, я в порядке.

Я иду дальше, таща за собой сумку на колесиках.

– Вы уверены? – спрашивает она, но ее голос затихает, а я иду дальше, каблуками растаптывая ее заботу. У моих шагов появляется ритм «иду в суд, иду в суд», и я всхлипываю от грусти и вытираю нос рукавом.

Уже поздно, а у меня нет энергии на то, чтобы идти пешком, придется спуститься в метро. Я разворачиваюсь и направляюсь к набережной. Жду на платформе, пока не приезжает поезд линии Бейкерло. Меня тянет к нему, я подхожу все ближе и ближе к краю, пока кто-то не кричит и не хватает меня за руку. Я вырываюсь и чуть ли не бегу на другой конец платформы, а в голове вертятся образы Патрика, колес, путей и металла, разрезающего плоть. Смогли ли они собрать его по частям или там все еще остались кусочки, его следы, липнущие к подземке Холборна, обед для крыс. Я качаю головой, чтобы прочистить мысли, но не успеваю на поезд, поэтому отхожу назад, когда тот уезжает.

Следующий поезд приезжает через несколько минут, и в этот раз я готова. Все мысли о крови и Патрике уже спрятаны где-то далеко. Я облокачиваюсь на стену и так еду весь путь до Элефант-энд-Касл, глядя на названия станций на карте перед собой. Лондонский мост. Я буду думать о Лондонском мосту или недавнем вечере, когда Патрик приготовил для меня ужин и мы были счастливы. Я собираюсь с мыслями и иду в суд.

Помещение для облачения заполнено, и могу поклясться, что, как только я захожу, становится тихо, но, вполне возможно, дело просто в моих нервах, которые звенят так громко, что я не слышу за ними ничего другого. Роберт из конторы уже тут. Он подходит ко мне и кладет руки на плечи.

– Ужасные новости, Элисон. Полагаю, ты уже слышала, – говорит он тихо.

Я киваю.

– Знаю, ты много с ним работала…

Я вся напряжена. Присматриваюсь к Роберту, но ничто в его лице или голосе не намекает, что он имеет в виду нечто другое. На его лице написано только потрясение, а глаза покраснели.

– Просто не могу в это поверить, – говорю я.

– Знаю. Я поговорил с парой людей, Элисон. Санкаром, другими ребятами из конторы, командой Патрика… мы решили пойти вечером в паб. Помянуть его. То есть я знаю, что написали в «Стэндарт», но…

Я снова киваю:

– Куда?

– Мы хотим пойти в «Док». Как думаешь, сможешь прийти?

– Я постараюсь, – говорю я.

К нам подходит барристер из другой конторы:

– Простите, что прерываю, но я так понимаю, вы говорите о Патрике? Патрике Сондерсе?

Роберт отходит в сторону, чтобы рассказать ей о планах на вечер, а я пользуюсь возможностью открыть сумку, надеть парик и мантию и привести лицо в более профессиональный вид. Я забираю бумаги по делу у стороны обвинения, понимая, что не готова к нему. Я просмотрела документы, но детали вылетели из головы. Нахожу имя и направляюсь в седьмой зал, пытаясь сконцентрироваться.

По крайней мере, это просто изложения версии обвинения и сейчас проходит слушание дела. В тот момент, когда обвиняемый признает свою вину, я зачитываю общее изложение фактов Королевской уголовной прокуратуры, надеясь, что никто не попросит меня вдаваться в подробности. Адвокат защиты юн и серьезен, ему уже удалось уговорить судью разрешить подготовить отчет о предварительном расследовании, хотя тот добавляет: «Но должен подчеркнуть, мистер Кеттеридж, что я собираюсь рассмотреть все варианты». Адвокат садится и замолкает, только когда судья говорит, что уже услышал достаточно, чтобы вынести приговор немедленно.

Я отмечаю в документах дату приговора и ставлю подпись. Когда я снимаю мантию, подходит Роберт, и мы вместе идем к автобусу. Он не может перестать говорить о Патрике, а от его голоса я начинаю терять самообладание, так что мне уже хочется просто лечь на дорогу и кричать до ночи.

– Я только надеюсь, что заявления были правдивыми, – говорит Роберт, – не потому, что надеюсь, что кого-то изнасиловали, конечно же нет, но потому, что если они довели его до самоубийства и лгали…

Я понимаю, что, если не сойду с автобуса сейчас, я либо ударю его, либо меня вырвет на него. Я встаю и проталкиваюсь мимо Роберта, прокатив сумку по его ногам. Я бормочу что-то о том, что мне нужно подышать свежим воздухом, и выхожу, когда автобус проезжает мост Ватерлоо.

Я возвращаюсь на середину моста и смотрю на воду, «Лондонский Глаз» и Вестминстер. «Лучший вид в Лондоне», – сказал однажды Патрик. Я поворачиваюсь и смотрю мимо Блэкфрайерс на Лондонский мост. Позади него виднеется Тауэрский мост. Немного правее от него в своей квартире, бледный и покладистый, Патрик должен бы заявлять о своей невиновности. А не лежать в морге в виде кровавых кусков.

Я поворачиваюсь взглянуть на реку, гадая, почему здесь нет бронзовой таблички с выгравированным номером телефона доверия «Самаритян». Она есть на других мостах. Сейчас этот телефон так же бесполезен для Патрика, как была и я, отказавшаяся разговаривать с ним или выслушивать его объяснения.