Кровавый апельсин - [30]

Карл подходит ко мне и нюхает жакет:

– Это от костюма твоего несет. Несет тюрьмами, по которым ты ходишь. И пабами.

Я подтягиваю воротник к носу, делаю вдох, но чувствую лишь аромат своего парфюма и едва ощутимый запах жареной еды. Но если Карл утверждает, что от костюма несет… Вчера вечером я в нем курила. Я возвращаюсь на кухню, встаю в дверях и принюхиваюсь.

– И здесь немного пахнет, – заявляю я.

– Говорю же, это твой костюм. От тебя вечно несет дымом. – Карл встает у меня за спиной и тянет меня за жакет, дабы подчеркнуть свою правоту.

– Мамочка, пожалуйста, не кури! Сигареты – это гадость, ты от них умрешь, нам в школе говорили! – Матильда куксится, готовая зареветь в любую секунду. Я подхожу к ней и пытаюсь обнять, но она отстраняется. – Мама, от тебя дымом пахнет! Не хочу нюхать дым.

– Элисон, оставь ее! – Карл отталкивает меня в сторону и берет Матильду на руки. На меня он смотрит с досадой. – Очень жаль, что ты почти не думаешь о последствиях…

– Я думаю… – начинаю я.

– Я просто беспокоюсь о том, что Матильда страдает от пассивного курения, – перебивает он.

– Не по моей вине. Моя одежда не пахнет. Пахнет дом…. – Я осекаюсь.

– Дело не в доме. Здесь никому курить не позволено. Отдай свой костюм в химчистку и не разрешай клиентам курить в твоем присутствии. Подумай о Матильде.

Я пожимаю плечами, потом киваю. Может, Карл прав. Может, дело во мне. Готова поклясться, что пахнет дом, но, возможно, я все-таки не права. Наверное, дым всех сигарет, которые выкурила я и которые выкурили мои клиенты, следует за мной, словно миазм, к которому я привыкла настолько, что перестала замечать. Я поднимаюсь на второй этаж, чтобы окончательно собраться на работу.

Наконец я готова к выходу, а Карл привел Матильду на второй этаж почистить ей зубы. Я заглядываю в ванную и прощаюсь. Матильда сосредоточенно работает зубной щеткой и меня замечает не сразу. Но вот я посылаю ей воздушный поцелуй, и она мне отвечает.

Я быстро выхожу из дому и оглядываюсь по сторонам: не следит ли кто за мной? На улице солнечно, и тревога, снедавшая меня накануне, отступает. Пару раз я посматриваю себе через плечо, но улица кажется совершенно нормальной, и тревога отступает еще дальше. Сев на автобус, я смиряюсь с неизбежным и включаю сотовый. Раздается негромкий гудок – начинают поступать сообщения. Первое от Хлои, я открываю его: «Мадлен сегодня в Лондоне. Встретимся в 12 у нас в офисе, ОК? Х».

Я собираюсь ответить, но меня ждут еще два сообщения. Оба от неизвестного отправителя.

«Знаю, ты не угомонилась, шалава гребаная».

Второе сообщение – цепочка эмодзи. Мужчина и женщина стоят, держась за руки, злое лицо, желтая женщина со скрещенными на груди руками, череп.

Руки до сих пор дрожат от первого послания, косвенно указывающего на то, что кому-то известно, чем мы с Патриком занимаемся и когда, но при взгляде на эмодзи у меня вырывается хохот. Ситуация, как в мультике со Скуби-Ду, когда со злодея срывают страшную маску. Меня наверняка донимает подросток: ни один уважающий себя преследователь не станет пользоваться эмодзи. Немного успокоившись, я проверяю электронную почту. Ничего непотребного – письмо от секретаря, подтверждающего, что освидетельствование психиатра о Мадлен поступило в контору. Пора подумать о деле.

Но тот череп в цепочке эмодзи не дает мне покоя. Комичность сообщения еще не делает его шуточным. Я отправляю эсэмэску Патрику: «Мне приходят анонимки. Похоже, кто-то знает о нас».

Я сижу, сжимая телефон в руке, пока автобус не останавливается на Флит-стрит.

Я захожу в контору, а Патрик не отвечает. Здороваюсь с секретарями, уношу к себе на стол новые документы по делу Мадлен, проверяю сообщения – ничего. Сажусь за стол и начинаю читать. Когда позади остается половина психиатрического освидетельствования, раздается гудок – прилетает эсэмэска от Патрика:

«Что еще за анонимки?»

Я пересылаю их ему с припиской от себя: «Что скажешь?»

Отвечает Патрик моментально:

«Да уж, дело странноватое. Постарайся не удариться в паранойю».

«Похоже, отправитель знает, в чем у нас дело, – отвечаю я. – Еще, похоже, это женщина. На одном эмодзи женщина».

«Не волнуйся, – пишет Патрик. – Обсудим это позже. Я в суд захожу».

Возможно, я слишком драматизирую. Кто-то морочит мне голову, но это не обязательно связано с Патриком. Он прав, я в паранойю ударилась. У меня армия клиентов, способных такое выкинуть. Речь может идти о чем угодно. Я откладываю телефон, открываю лежащие передо мной документы и пытаюсь сосредоточиться на работе.

Я просматриваю документы, но ничего не усваиваю. Не могу сконцентрироваться – мысли перескакивают с одного объяснения на другое. Это как-то связано с Патриком. Связано ведь? Может, он трахает кого-то еще, может, они балдеют, надсмехаясь надо мной. Может, Патрик все ей рассказывает, а она говорит: «Прикинь, глупая корова испугается и побежит домой, к мужу, умора, да?» Может, Патрик полностью в курсе… Нет, такого быть не может. Патрик не поступит так со мной – не станет изображать чувство и смеяться у меня за спиной. Я меряю кабинет шагами, пытаясь успокоиться, но мысль засела в голове и не уходит. Знаю, он в суде, но мне нужно поговорить с ним, нужно спросить.