Кроваво-красный снег. Записки пулеметчика Вермахта - [19]

Выясняется, что, отступая, русские забрали с собой раненых. Впервые вижу тела мертвых врагов. Они лежат на снегу там, где их застала пуля. Лужицы красной дымящейся крови медленно замерзают.

К горлу подступает тошнота, боюсь, что меня сейчас вывернет наизнанку. Не могу заставить себя смотреть на белые лица мертвых. Никогда еще я не видел безжизненные тела людей так близко. В молодости стараешься отогнать от себя мысли о неизбежной смерти, однако здесь и сейчас не думать об этом невозможно. Эти люди — наши враги, но они ничем не отличаются от нас, такие же создания из плоти и крови. На их месте легко мог бы оказаться и я.

Смотрю на Громмеля, который несет два ящика с патронами. Он бледен как мел и смотрит только на меня, старательно отводя глаза от лежащих на земле трупов. Остальные ведут себя так же. Кюппер, Вильке и я приближаемся к мертвому солдату, у которого осталась только половина головы — вторая, видимо, оторвана взрывом снаряда. Вильке, как и я, отворачивается, а Кюппер изо всех сил старается сдержать рвоту. У нас, новобранцев, впервые увиденное мертвое тело вызывает смятение, страх и беспомощность. Хотя, возможно, среди нас есть парни с более крепкими нервами и сильным характером, на которых это не производит особого впечатления. Например, похожий на цыгана маленький чернявый унтер-офицер. Его фамилия Шварц, я видел его пару дней назад на позициях возле рокадной дороги. Я снова встретил его там, когда мы с Громмелем пошли в наступление навстречу слабому, но все еще опасному огню противника. Это был холм с плоской вершиной на левом фланге. Здесь мы увидели яму, довольно глубокую, в рост человека. Вокруг нее — кучки мерзлой земли.

Мейнхард объясняет, что в таких окопах наша дивизия размещала артиллерийские и противотанковые орудия. Теперь их могут в любую минуту захватить русские, чтобы использовать в своих целях. Неподалеку валяются тела мертвых русских солдат. Затем я слышу, как этот чернявый унтер-офицер приказывает одному из солдат выстрелить в голову мертвого русского. Сам он прижимает дуло своего автомата к затылку другого мертвеца. Звучат приглушенные неприятные выстрелы. Я поражен случившимся. Неужели этот человек полон такой ненависти к врагу, что способен обесчестить даже мертвых? Унтер-офицер проходит мимо меня и приближается к очередному телу. Затем ударяет его ногой в живот и сердито ворчит:

— Этот тоже еще жив!

Приставив ствол ко лбу новой жертвы, он стреляет. Тело, которое я считал мертвым, дергается.

— Почему мы не берем их в плен? — сердито спрашиваю я.

Унтер-офицер недовольно смотрит на меня и с отвращением цедит сквозь зубы:

— Разве можно их брать в плен, если они притворяются мертвыми! Эти свиньи думают, что мы не поймем, что они живы. Они готовы в любую минуту всадить нам нож в спину. Я такое уже не раз видел.

Что мне ответить ему? Я еще не слишком хорошо знаком с теми невероятными вещами, которые случаются на войне. Но я ни за что не стану стрелять в безоружного вражеского солдата, даже если это будет угрожать моей собственной безопасности. То, что я считаю ужасным и недостойным, чернявый унтер-офицер расценивает как меру предосторожности.

— Или мы их, или они нас! — просто сказал он. Однако я никак не могу заставить себя стрелять в тех, кто на меня не нападает. Своим взглядам я никогда не изменю! Громмель тоже явно расстроен и ускоряет шаг, а я стараюсь не отставать от него. Все время я слышу приглушенные выстрелы в голову. Я потрясен до мозга костей. Хотя Шварц все довольно логично объясняет, я считаю, что такое поведение все-таки определяется его садистской натурой. Такие люди пытаются найти выход своим страстям в дни войны, прикрывая свои действия законной необходимостью.

Мейнхард говорит, что солдаты Красной Армии зверски обращаются с нашими солдатами и редко берут их в плен. Поэтому мы ведем себя так же. Он добавляет, что такова война, когда зло порождает новое зло, жестокость — новую жестокость. Противоборствующие стороны отчаянно сражаются за свою жизнь, в них постоянно крепнет решимость непременно уничтожить врага. Это в свою очередь усиливает чувство мести и поведение в соответствии с правилом «око за око, зуб за зуб». Да будут небеса милосердны к побежденному. Раньше я не слышал от Мейнхарда ничего подобного. Я слишком мало пробыл на войне, чтобы иметь возможность сформировать личное мнение о подобных вещах.

Наша контратака закончена. Мы добрались до того места, с которого русские начали свое наступление. Противник отброшен далеко назад. Занимаем бывшие позиции советских войск и готовимся в любой момент отразить их натиск.

Когда опускаются сумерки, нам приносят горячий кофе и еду. На машины грузят пятерых раненых, чтобы увезти их в деревню. Этих парней мы не знаем. Кто-то признается, что нашел в вещевых мешках мертвых русских солдат немецкие сигареты и еду. На запястье убитого комиссара оказались немецкие часы марки «Тиле» с гравировкой на внутренней стороне крышки. Обнаруживший их водитель отдает свою находку командиру саперов.

Ночь проводим на новых позициях. Очень холодно. Ледяной ветер пробирает до костей. Те, кто не вышел в караул и не отправился на наблюдательный пост, скорчившись, сидят в окопах и пытаются уснуть в ожидании рассвета.