Кровавая месть - [34]

А потому задушил в себе все эти глубинные знания, закопал и забетонировал. Убедил себя, что ничего подобного, Майка относится к происходящему равнодушно, никакой драмы не переживает, держится отлично и наверняка поможет, поскольку сердце у неё доброе.

Майка, понятное дело, прекрасно понимала, что Доминик не в состоянии добровольно, по собственной инициативе отказаться от желаемого и заставить себя заниматься тем, чем не хочется. Даже помогла бы ему, ведь её сердце кровью обливалось при виде его страданий, если бы речь не шла о Вертижопке. Уж эта тварь человекообразная от неё подарков не дождётся, связался Доминик с такой гнидой, пусть сам с ней и мучается.

Майка продолжала сидеть за столом, с нетерпением ожидая, что муженёк теперь выдумает.

— Но ведь тогда, — придумал Доминик, — ты бы тоже была свободна и могла бы выйти замуж.

— Зачем?

— Ну, чтобы иметь кого-нибудь…

— Иметь кого-нибудь я могу и без замужества. Я не формалистка.

— Социальный статус юридически…

— Плевала я на социальный статус.

— Но я… Ведь я… Я ведь ушёл!

— Похоже, у меня глюки, поскольку вижу тебя невооружённым глазом — вот он ты, сидишь здесь и несёшь чушь собачью. С чего бы это? Или одной неземной любви без подкрепления недостаточно?!

О подкреплении Доминик не смел даже пикнуть.

— Ладно, мне некуда идти, чтобы не мозолить тебе глаза. Ты была права, мне следовало раньше позаботиться о финансах…

— Спохватился, — буркнула Майка, не скрывая горечи.

— Но я надеялся, что мы решим жилищный вопрос ко взаимному удовлетворению…

— Кто бы спорил. Детей из человеколюбия утопим в Висле…

— Ты согласишься на раздел…

— Могу для вашего удовольствия и повеситься…

Они перебивали друг друга, но беседовали на удивление спокойно и вежливо, с едва заметным оттенком сарказма, с одной стороны, и огорчения — с другой.

— Но мне можно здесь жить, пока я не найду чего-нибудь другого? — спросил Доминик очень неуверенно. — Ведь, в конце концов, это в некотором роде и мой дом тоже?

— Твой. Можешь. Я тебя не гоню.

— Сделаем перестановку…

— Что?

— Переставим мебель, как-нибудь поделим, чтобы я тебе не мешал…

У Майки потемнело в глазах. Она готова была смириться с мыслью, что Вертижопка позволит Доминику жить в доме, куда самой пока нет доступа, поскольку, видимо, совершенно уверена: долго ждать не придётся, и в очень скором времени она станет полновластной хозяйкой облюбованной квартиры. А прежняя не выдержит, возьмёт детей за ручки и уберётся в голубую даль, возможно, к мамочке или к подруге, всё равно куда, лишь бы с глаз долой. Такой подход соперницы Майка предвидела и соглашалась с ним, не видя для себя ничего опасного. Но предложение Доминика о перестановке в квартире…

Битых пять лет она занималась благоустройством их жилища, чтобы сделать его удобным и функциональным. И всё собственными руками, поскольку Доминик только воротил нос и палец о палец не ударил, а на любую просьбу помочь в чём-либо реагировал так, будто ему предлагалось ограбить банк или зарубить топором старушку. Справедливости ради следует признать, что потом вёл себя прилично, ничего не критиковал и всё только нахваливал.

А вот теперь ради этой паршивой потаскушки рвётся делать ненавистную работу…

И «переставим»… Постойте-ка, кто это «мы»?..

— Откуда множественное число? — сухо спросила Майка. — Значит ли это: «наше королевское величество», или ты имел в виду каких-то людей? А если людей, то кого именно?

— Я полагал, что ты поучаствуешь. В конце концов, ты же специалист, это твоя профессия.

Майка поймала себя на мысли, что уже второй раз за последнее время сталкивается с предложением по устройству борделя, только теперь перед ней поставлена задача создать условия для жизнедеятельности всего одной сотрудницы сего малопочтенного заведения. Забавно…

Она не стала делиться этой мыслью с мужем, зато позволила себе избавиться от части душившего её возмущения.

— Слушай, ты, мой в высшей степени благородный супруг! Раз и навсегда прими к сведению, что ты поступил как избалованный сопляк. Как безмозглый гамадрил, которому захотелось бананов, и он рвётся к ним, сметая всё на своём пути. Ты изуродовал мою жизнь и жизнь своих детей, за которых ты в ответе. Я, не сказав дурного слова, жду, когда ты прочухаешься, но всё имеет свои границы, поэтому дальнейшего разрушения я не потерплю. Выбей из своей дурацкой башки раз и навсегда мысль, что я хоть в чём-то стану тебе помогать. Пальцем не пошевельну и не допущу никаких изменений. Нигде, а уж особенно в этом доме, который я создавала своим трудом и на свои деньги, а ты напрягись и вспомни, каков был твой вклад. Получишь столько, сколько дал. И не смей ничего больше от меня требовать — ты эту кашу заварил, ты и расхлёбывай. Без меня. А в создавшейся ситуации у меня прав гораздо больше, учти!

Доминик слушал молча, не прерывая. На лице легко читались упрямство и непримиримость. А за ними гнев.

— Будь любезна уточнить свои требования! — произнёс он тоном, в котором слышался лязг оружия, как наступательного, так и оборонительного.

— Пожалуйста. Прежде всего — ещё чаю.

Ожидавший услышать приказ немедленно бросить Вертижопку супруг поначалу даже не сообразил, что услышал. Посмотрел ошалелым взглядом на свой пустой стакан, а затем на Майкин, лицо его резко оттаяло, и, забрав обе ёмкости, он вышел на кухню.