Кровавая месть - [32]

— Для этого пана… Нет, и для меня тоже! Новый кофе и минералку.

Обслужили их моментально.

— Хлебните-ка! Вы с ума сошли…

— Это точно…

— Ну ладно, а какая тут связь? Если я не дам развода, то что?

Зютек удивленно вскинул брови:

— Как что? Я же ясно сказал. Без развода он на ней не женится! А я могу жениться в любую минуту, а ей нужен законный брак — если он не сможет, то она выйдет за меня! Она не станет ждать бесконечно!

— Ну, бесконечности я не гарантирую, но лет на пять мы можем рассчитывать…

— Пожалуй, должно хватить. Столько времени держать дистанцию…

— Не поняла?

— Да это у неё приём такой. Показать, на что способна, а потом не давать. Я вашего мужа в этом отношении не знаю, сколько он вытерпит…

На этот раз Майке пришлось охнуть и подкрепиться коньяком.

— …но и ей тяжело придётся, учитывая её жилищные условия: в развалюхе, в тесноте, с роднёй…

Зютек на глазах приходил в себя, не иначе как коньяк подействовал. Он подозвал официантку, заказал ещё один и для Майки тоже, не спрашивая её согласия. В его голосе теперь слышалось больше горечи, чем слепой страсти.

— Ещё раз прошу меня извинить. Я не совсем спятил, только частично. Я же не утверждаю, что втюрился в идеал благородства и чистоты. Суть дела я тут выразил хоть и вульгарно, но верно, ничего не попишешь. Отлично вижу, что она — эгоистка…

Майка охотно послушала бы о разных чертах Вертижопкиного характера с упором на отрицательные, но сейчас её главной заботой был Доминик.

— Погодите, вы упоминали что-то о квартире.

— Разумеется. Отсюда и обязательный брак, одно с другим связано, ей нужна прочная позиция. Она жила у меня, но это раньше было, до того, как мой развод вступил в силу. Она хочет жить на законных основаниях, стабильно, с пропиской, чтобы никто не мог у неё этого отнять.

— И у вас есть квартира. Ваша собственная?

— Теперь уже собственная. Жене её долю я выплатил. Сразу после того, как она её выгнала. Взял кредит…

— Минутку! Вы хотите сказать, что ваша жена выгнала Верти… вашу большую любовь из вашего дома?

— Не хочу ничего такого говорить, — разнервничался Зютек. — Но так и было. Собственно, из половины дома, поскольку половина принадлежала ей, а она так всё поделила, что вышло просто ужасно…

— Но сейчас вы вопрос решили. И что у вас есть?

— Большая однокомнатная, но практически можно сделать две комнаты. С кухней и прочим.

Майка немножко понаслаждалась сценой изгнания, которую нетрудно было себе представить, хоть Зютек упомянул о ней лишь вскользь. Воображаемый спектакль доставил ей истинное удовольствие.

— А мой муж… что она думает?

— Как что? — опять удивился Зютек. — У вас, говорят, хоромы, без малого сто метров…

— Да хоть двести! Хотя, если точно, то восемьдесят четыре. Она собирается там поселиться вместе с нами?

— Нет, она считает, что вы уберётесь, поскольку это квартира вашего мужа.

— Бедняга! — посочувствовала Майка весьма язвительно. — Теоретически квартира, конечно, общая, но юридически это наследство моей бабушки. И уверяю вас, если кто оттуда и уберётся, то это буду не я. Куда же она, сиротинка, вместе с моим мужем денется? Он жутко не любит шалашей на природе.

Похоже было, что чудесней новости она и не могла сообщить Зютеку. Тот просто просиял:

— Да что вы! Вы это серьёзно?

— В моём положении не до шуток!

— Простите, пожалуйста… Господи, да я на коленях должен с вами говорить! А вы уверены, что в случае чего квартира осталась бы за вами?

— А вы знаете такой суд, который выгнал бы меня с двумя детьми жить под мостом из унаследованной мной собственности? Ради удовольствия вашей Вертижопки? Ой, простите, не хотела…

— А, ладно вам, не извиняйтесь, я же знаю, не глухой… Но если так… То тогда… Самый важный аргумент отпадает — брак. Может, ей и хочется замуж, даже жутко хочется, но что дальше? С квартирой облом! Она мне не поверит! Но, в конце концов, убедится? Ваш муж не станет ей лапшу на уши вешать? Он не врёт, всем известно, что он не лгун!

Как уже было сказано, Майка отличалась редким добросердечием, что ей самой доставляло массу хлопот, трудностей и неприятностей. Зютек же, хоть и вернул себе в какой-то мере способность мыслить здраво, но выглядел ужасно несчастным. И Майке стало жаль его. Какой смысл здесь, после его откровений, излагать свои взгляды на Вертижопку? Ведь этот малахольный её обожает…

Своего мужа Майка знала лучше всех на свете и поспешила утешить собеседника.

— Разумеется, это для вас шанс, — осторожно начала она. — Муж не станет её обманывать. Скорее всего, он постарается избежать прямого разговора на эту тему, и что дальше? Она примется требовать?

И тут с ужасом поняла, что так оно и будет! Вертижопка начнёт требовать, а Доминик, ошалев от страсти, как Зютек, предпримет сверхчеловеческие усилия, к чему она сама столь деликатно его подвигала все эти годы. И получится, что он, наконец, дозреет, только уже без неё и не для неё, вот тогда-то её с досады кондрашка и хватит.

Нет, никакой кондрашки, у тебя дети!

Зютека понесло, он болтал без остановки, повторялся, извинялся и время от времени выдавал новую информацию. Майка бросила неконструктивные размышления о вероятной крупнейшей неудаче в своей жизни и прислушалась. При этом она смотрела на собеседника, а также на то, что происходило у того за спиной, где в углу у барной стойки два человека устроили небольшую суматоху, на что она обратила внимание только потому, что в практически пустом ресторане царило полнейшее спокойствие. Виновники замешательства: амбал и тётка, оба в чёрном, орудовали здоровущими погребальными подсвечниками. Из одного шандала вывалилась свеча, вероятно, плохо вставленная, и покатилась под ближайший столик, что стоял в углу у самого бара. Облачённая в траур тётка, особа весьма полная, кинулась в погоню за реквизитом, а сидевшая за столиком стройная женщина от неожиданности резко подалась назад вместе со стулом. Затем спохватилась и вежливо наклонилась за свечой, причём обе бабы едва не стукнулись лбами.