Кровавая лихорадка - [6]

Может в эту войну меня и втянули силком, но я учусь выбирать нужные сражения.

Весь остаток дня Бэрронса я не видела.

Как послушный солдат я, согласно приказу, отступила в окопы и затаилась там. В окопах меня осенило. Люди обращаются с вами плохо настолько, насколько вы позволяете им это. Ключевое слово — позволяете.

Некоторые люди являются исключением, родители, лучшие друзья и супруги, хотя пока я работала барменшей в забегаловке «Кирпичный завод» насмотрелась там на женатиков, которые обращались друг с другом прямо на людях хуже, чем я обращалась с заклятыми врагами один на один. Итого — пока вы позволяете, с вами и будут обращаться плохо. Может Бэрронс и отослал меня в комнату, но я идиотка сама туда пошла. Чего я боялась? Что он сделает мне больно, убьет меня? Вряд ли. На прошлой неделе он спас мне жизнь. Я ему нужна. Почему я позволила ему запугать меня?

Мне самой от себя стало противно. Я все еще веду себя как МакКайла Лэйн, внештатная барменша и солнцепоклонница, и сто процентная гламурная барышня. Мое недавнее столкновение со смертью ясно дало понять, что такая цыпочка здесь не выживет, утверждение многозначительно подчеркивалось десятью сломанными, не полированными ноготками. К несчастью, ко времени, когда меня посетила сия светлая мысль, и я как ураган спустилась вниз, ни Бэрронса, ни инспектора уже не было.

Мое и без того ужасное настроение еще больше испортила женщина, которая управляла магазином и обожествляла Бэрронса — Фиона. В свои сорок с хвостиком она была потрясающе привлекательна и терпеть меня не могла. Подозреваю, если бы она пронюхала, что Бэрронс на прошлой неделе поцеловал меня, то невзлюбила бы еще больше. Я была почти без сознания, когда это произошло, но я все помню. Такое не забывается.

Когда она посмотрела на меня, в этот момент ее руки зверски мучили кнопки мобильника, мне показалось, что она все знает. Ее глаза источали яд, рот изогнут в презрительной гримасе, подчеркнутой тонкими морщинками. С каждым быстрым, мелким вдохом, ее кружевная блуза трепетала на ее пышной груди, словно она только что в спешке прибежала откуда то, или переживала жуткое горе.

— Что Иерихон делал тут сегодня? — резко спросила она. — Сегодня воскресенье. Его тут быть не должно. Не могу представить что его могло заставить сюда придти. — она сканировала меня с головы до ног, как я догадалась, разыскивая следы свидания: спутанные волосы, расстегнутая пуговица на блузке, или трусы забытые в спешке, и болтающиеся в штанине джинсов. Такое со мной было однажды. Алина спасла меня, прежде чем мама успела застукать. Я чуть было не расхохоталась. Свидание с Бэрронсом? Невозможно.

— Что ты сама тут делаешь? — отшила ее я. Маленького послушного солдатика больше нет. Книжный закрыт и никого из них не должно здесь быть, портить мне и без того испорченную малину.

— Я шла к мяснику, и заметила, как Иерихон зашел сюда, — натянуто ответила она. — Сколько он здесь пробыл? Где ты только что была? Что вы делали вдвоем? — ревность так явно окрасила ее слова, что я почти видела как из ее рта вырываются зеленые язычки пламени. Словно околдованная невысказанным обвинением, что мы с ним занимались чем-то грязным, в моем мозгу возникло видение обнаженного Иерихона Бэрронса — темный, деспотичный, и скорее всего ненасытный в постели.

Видение показалось мне ошеломляюще эротичным. Встревоженная, я поспешно посчитала дни. У меня овуляция. Тогда все понятно. В эти дни я на все возбуждаюсь, то есть, день до, первый день, и день после. Наверное, мать природа придумала такую подлянку, чтобы обеспечить выживание человечества. Это дни, когда я замечаю таких парней, на которых в обычное время даже не взглянула бы, особенно привлекательными кажутся типы в обтянутых джинсах. Ловлю себя на мысли, что пытаюсь угадать они «левши» или «правши». Алина шутила, что если не можешь этого сказать сразу, то лучше и не знать вообще.

Алина. Боже, как же я соскучилась по ней.

— Ничего, Фиона. — сказала я. — Я была наверху.

Она тыкнула в меня пальцем, глаза опасно сверкнули, и я неожиданно испугалась, что она расплачется. Если она заплачет, моя уверенность пропадет. Не выношу женских слез. В каждой плачущей женщине я вижу свою маму.

Я облегченно вздохнула, когда она зарычала на меня.

— Думаешь, что он вылечил тебя, потому что ты важна для него? Думаешь, ты нужна ему? Ты ничто для него! Ты даже представить себе не можешь, что он за человек и какие у него бывают настроения. Его нужды. Его желания. Ты глупая, эгоистичная, наивная девчонка, — прошипела она. — Убирайся домой!

— Я с радостью убралась бы домой, — отвечала я ударом на удар. — К несчастью, у меня нет выбора!

Она открыла рот, но я не слышала, что она сказала, потому что уже повернулась и шла через сквозные двери в приватную часть магазина. Она так хотела поругаться, а я своим нежеланием спорить с ней, все испортила, и она продолжала что-то кричать о том, как у нее тоже нет выбора.

Я поднялась наверх. Вчера Бэрронс сказал мне немного ослабить лубки. Я ответила, что кости так быстро не срастаются, но рука жутко чесалась и я отправилась в ванную, прилегающую к моей спальне, и сняла их.