Кровавая графиня - [56]
— Еще чуть-чуть потерпи, твоя светлость, и все боли пройдут, — утешала она.
Вавро изрядно ущипнул графиню клещами. Высоко над коленом зияла рана, словно туда впились хищные клыки.
— Я убью тебя, Майорова, — цедила сквозь зубы госпожа, пока старуха промывала рану маслом и смазывала целебной мазью. От этой мази рану невыносимо жгло, раздирающая боль усиливалась. Знахарка спокойно стояла над ней, утешно улыбалась:
— Потерпи малость, твоя графская милость, скоро забудешь, что вообще что-то у тебя болело.
И в самом деле, госпожа скоро почувствовала облегчение и села в постели. Но чем меньше жгло рану на ноге, тем больше терзала израненная гордость при воспоминании об унижении, нанесенном разбойниками и дерзким поведением чахтицких горожан. Воспоминание о чахтичанах, ликовавших по поводу таинственного побега Яна Калины, вызывало в ней ярость. Ее лицо так чудовищно преобразилось, что Майорова испуганно соскочила со ступеньки у кровати.
— Горе им, не миновать им жестокой мести! — крикнула госпожа так злобно, что старые служанки отпрянули от двери, а девушки в зале затрепетали.
Взглянув на темную обожженную рану, смазанную черной пахучей мазью, она еще яростнее завопила.
— Две-три недели — и раны как не бывало, — успокаивала ее Майорова.
— И следа не останется?
— Возможно, и следа не останется.
— Возможно? — раздраженно переспросила потерпевшая.
— Я всего-навсего глупая тварь, — осторожно ответила Майорова, — умом не богата, разве что немного опыта накопила. Ожоги поменьше могу залечить и без следа. Но от такой большой раны, трудно сказать, не останется ли темный шрамик. Вот и думаю: не посоветоваться ли твоей графской милости с умным и ученым врачевателем? В Прешпорке, говорят, есть такой и творит будто бы чудеса.
Госпожа тотчас вознамерилась отправиться в Прешпорок. Все равно ей необходимо увидеть Дёрдя Турзо, подать жалобу на чахтичан, оказавших поддержку разбойникам, и попросить его послать в наказание в Чахтицы войско для защиты и поимки разбойников.
Майорова тщательно перевязала рану.
Утихающая боль, надежда на полное исцеление, возможность унизить Чахтицы и жестоко отомстить разбойникам ненадолго прояснили чело чахтицкой госпожи. Старые служанки, словно почувствовав это, поспешили войти с докладом.
— Ваша милость, госпожа, — проговорила с достоинством Дора Сентеш, — портнихи как раз закончили новое платье!
— Такого платья никто никогда не видывал! — добавила Илона.
— А не угодно ли будет госпоже сразу же и примерить его? — присоединилась Анна.
— Новое платье! — оживленно воскликнула госпожа, и мысль о том, как ее украсит розовая шелковая ткань, уже полностью поглотила ее.
В гардеробной она подошла к зеркалу, сбросила костюм миявской красавицы, и портнихи надели на нее ослепительный наряд, который словно пух несли на руках, безмолвно трясясь в предчувствии грозы.
В гардеробной царило гробовое молчание.
Госпожа надела новое платье. Подошла к зеркалу и оглядела себя со всех сторон. Потом наклонилась ближе к зеркалу и внимательно всмотрелась в свое лицо. Множество свеч заливало гардеробную ясным светом.
Лицо Алжбеты Батори было бледно, глаза запавшие, без блеска, на высоком лбу и вокруг рта просматривались морщины.
Вид увядающего лица, погасших глаз, исчезающая красота ужаснули ее.
Старые служанки хорошо знали, что, когда госпожа смотрит на себя в зеркало и зловеще хмурится, они должны пригнать к ней девушек, обвинить их в очередной оплошности, дабы госпожа утешила душу в зловещих расправах, в муках, воплях и ужасе трясущихся, визжащих и истекающих кровью юных созданий.
Дора подошла к госпоже, подняла подол платья и злобно закричала на портних:
— Кто из вас это подшивал?
Но ни одна из портних не созналась, все застыли, скованные страхом.
— Кто из вас, спрашиваю, это шил? — Старая бросила на девушек испепеляющий взгляд.
Тут уж и госпожа повернулась к портнихам, возмущенная обнаруженной промашкой.
— Швы неправильные, грубые, словно сработаны не тонкими нитками, а веревками! — вероломно мигнула Дора госпоже.
Алжбета Батори разглядывала правильные, тонкие швы. Но с каждой минутой они как будто утолщались на глазах, и лицо ее хмурилось все больше.
— Так кто же из вас шил это? — испытующе уставилась она на девушек. И, не получив ответа, ледяным голосом возопила: — Тогда вы все поплатитесь!
И тут же госпожа с тремя ведьмами-помощницами принялись за дело. Состязались в придумывании самых изощренных пыток, стараясь превзойти друг друга в жестокости. Крики истязаемых пробивались даже сквозь толстые стены и пропадали в сумеречных просторах рассвета.
Когда Алжбета Батори по совету Илоны оставила гардеробную, в которой двенадцать измученных портних лежали, словно на смертном одре, на черных платьях, выброшенных из сундуков, солнце уже медленно всходило на небо.
Алжбета Батори, сопровождаемая Илоной, Дорой и Анной, спустилась в подземелье.
В одном из коридоров Илона отделилась от них и направилась к узилищу, в котором находилась Мариша Шутовская.
В течение всей ночи девушка не сомкнула глаз. Выплакав все слезы, измученная усталостью и холодом, она на рассвете провалилась в глубокий сон, съежившись у двери.
Об одном из самых известных людей российской истории, фаворите императрицы Елизаветы Петровны, графе Алексее Григорьевиче Разумовском (1709–1771) рассказывает роман современного писателя А. Савеличева.
В конце июля – начале августа 1941 года в районе украинского города Умань были окружены и почти полностью уничтожены 6-я и 12-я армии Южного фронта. Уманский «котел» стал одним из крупнейших поражений Красной Армии. В «котле» «сгорело» 6 советских корпусов и 17 дивизий, безвозвратные потери составили 18,5 тысяч человек, а более 100 тысяч красноармейцев попали в плен. Многие из них затем погибнут в глиняном карьере, лагере военнопленных, известном как «Уманская яма». В плену помимо двух командующих армиями – генерал-лейтенанта Музыченко и генерал-майора Понеделина (после войны расстрелянного по приговору Военной коллегии Верховного Суда) – оказались четыре командира корпусов и одиннадцать командиров дивизий.
Эта книга является 2-й частью романа "Нити судеб человеческих". В ней описываются события, охватывающие годы с конца сороковых до конца шестидесятых. За это время в стране произошли большие изменения, но надежды людей на достойное существование не осуществились в должной степени. Необычные повороты в судьбах героев романа, побеждающих силой дружбы и любви смерть и неволю, переплетаются с загадочными мистическими явлениями.
Во второй книге дилогии «Рельсы жизни моей» Виталий Hиколаевич Фёдоров продолжает рассказывать нам историю своей жизни, начиная с 1969 года. Когда-то он был босоногим мальчишкой, который рос в глухом удмуртском селе. А теперь, пройдя суровую школу возмужания, стал главой семьи, любящим супругом и отцом, несущим на своих плечах ответственность за близких людей.Железная дорога, ставшая неотъемлемой частью его жизни, преподнесёт ещё немало плохих и хороших сюрпризов, не раз заставит огорчаться, удивляться или веселиться.
Герой этой книги — Вильям Шекспир, увиденный глазами его жены, женщины простой, строптивой, но так и не укрощенной, щедро наделенной природным умом, здравым смыслом и чувством юмора. Перед нами как бы ее дневник, в котором прославленный поэт и драматург теряет величие, но обретает новые, совершенно неожиданные черты. Елизаветинская Англия, любимая эпоха Роберта Ная, известного поэта и автора исторических романов, предстает в этом оригинальном произведении с удивительной яркостью и живостью.
В книге впервые публикуется центральное произведение художника и поэта Павла Яковлевича Зальцмана (1912–1985) – незаконченный роман «Щенки», дающий поразительную по своей силе и убедительности панораму эпохи Гражданской войны и совмещающий в себе черты литературной фантасмагории, мистики, авангардного эксперимента и реалистической экспрессии. Рассказы 1940–50-х гг. и повесть «Memento» позволяют взглянуть на творчество Зальцмана под другим углом и понять, почему открытие этого автора «заставляет в известной мере перестраивать всю историю русской литературы XX века» (В.