Кровавая графиня - [180]

— Что это значит? Почему палатин не может поговорить со мной здесь? Почему он ждет меня в своем кабинете? — обеспокоенно выспрашивала она.

Секретарь предложил ей руку.

— Есть вещи, ваша милость, — холодно ответил он, — о которых лучше всего говорить без свидетелей, с глазу на глаз.

Минутой позже она уже исчезла за дверью кабинета. Секретарь туда не вошел. Когда она взглянула на хмурое лицо палатина, сердце ее тревожно заколотилось.

Палатин молча кивнул ей, чтобы она села.

— Что вам угодно? — спросила она с деланной улыбкой, когда в нее впился взгляд Дёрдя Турзо.

— Почему вы приказали убить моего гайдука?

Она изумленно уставилась на него.

— Почему вы это сделали? — воскликнул он, не в силах больше сдерживать подавляемый гнев.

Голова у нее пошла кругом. Нахлынувший страх душил ее.

— Для чего вы это сделали? — повторил он еще более гневно. В голосе его слышалась угроза.

— Подобное обвинение меня до того потрясает, — превозмогая оцепенение и страх, ответила она, — что я не нахожу слов для ответа. Уверяю вас, ясновельможный господин мой, что ни о каком убийстве вашего гайдука, как и о том, где и при каких обстоятельствах это произошло, я не ведаю.

— Пятеро ваших гайдуков напали на него на дороге, и очевидец нападения только что привез его труп.

— Если они и совершили его, то по своему усмотрению, — сказала она с притворным негодованием. — Я накажу их!

— О наказании позабочусь я сам.

— Я подчинюсь воле вашей милости, — ответила она растерянно. — Повелю схватить гайдуков и отдам их в ваши руки.

Она чувствовала, что попала в ловушку. По спине у нее пробежал озноб.

Палатин указал на пожелтевшее письмо.

— Это письмо давно отошедшего в мир иной человека. Он обвиняет вас в девяти убийствах!

Руки у нее тряслись, когда она взяла письмо со стола.

Только теперь ее осенило, почему разбойники вытащили гробы из склепа. Они искали доказательство и нашли его. Строчки и буквы расползались перед ее глазами, словно муравьи.

— Неужели ваша ясность верит этому безумию? — спросила она в слезах. — Верит бессмыслице и злоумышленной лжи, которую сеют обо мне мои недруги?

— Так что вы скажете об этом письме? — спросил он ее, словно не замечая ее слез.

— Пастора Бертони я попросила похоронить девять девушек, это правда. Правда и то, что хоронил он их тайно, ночью. В замке вспыхнула заразная болезнь. Девять ее жертв я велела предать земле тайно, дабы на похороны не явились все горожане, как это обычно бывает. Таким образом я хотела ограничить распространение болезни.

— Андрей Бертони событие это описывает несколько иначе.

— У него было тихое помешательство, он безумец.

— Я охотно поверил бы вашим словам, графиня. Я пошлю в Чахтицы гайдука, приглашу свидетелей, которые подтвердят ваши объяснения, и так рассеются мои сомнения.

Заметив, как она передернулась при его словах, он язвительно заметил:

— Нет, пожалуй, я не сделаю этого. Может статься, что ваши люди убьют и этого моего гайдука…

Острым взором палатин заметил ее смятение и страх, ему стало отвратительно ее притворство, которое он сумел разглядеть на самом донышке ее преступной души.

— Я приказываю вам отвечать мне ясно и точно! — сказал он прямо, ибо не в его натуре было идти к цели окольным путем. — Правда ли, что вы отвергли законы Божии и человеческие и убили сотни девушек?

— Нет, это неправда!

— Что вы мучили их и омывались их кровью?

— Нет, нет!

— Что вы омывались кровью безвинных дев, чтобы сохранить свою красоту и вечную молодость?

— Нет, нет, нет!

Она судорожно заплакала, погрузив в ладони голову! Палатин, не отрывавший от нее глаз, вдруг заметил, как она сквозь пальцы, прижатые к лицу, настороженно смотрит на него: как-то воздействуют на него ее слезы и рыдания?

Он поднялся с кресла. Гулкими шагами прошелся по кабинету и наконец остановился перед ней:

— Вы отменная комедиантка! Моя покойная жена Жофия Форгач[57] удостаивала вас своей симпатией. Вы вдова лучшего моего покойного друга Ференца Надашди, который, несомненно, в гробу перевернулся бы, узнай он, что между нами произойдет этот разговор. Да, вы выдающаяся комедиантка, и все же не настолько, чтобы сбить меня с толку и скрыть от меня истинное положение вещей.

В то же мгновение Алжбета Батори резко встала. Глаза ее горели упорством, слезы сразу же высохли, и лицо, за минуту до этого столь удрученное, приняло вид надменный и упрямый.

— А что бы вы сделали, — вызывающе спросила она палатина, — если бы я призналась, что действительно убиваю девушек и купаюсь в их крови?

— Я сделал бы то же, что сделаю, даже если бы вы ни в чем не признались: самым серьезным образом предупреждаю вас об этом!

— Это не предупреждение, это угроза!

— Пусть угроза! Вы должны опомниться.

— Никто не смеет повелевать мне, никто не имеет права в чем-то меня ограничивать, я ни перед кем не в ответе.

— Вы в ответе перед Богом и перед законами! И следить за соблюдением законов — важнейшая моя обязанность. Если бы мне не приходилось помнить о ваших родственниках, представителях славных династий, и я бы прислушался к голосу совести, я повелел бы тут же заключить вас под стражу и привлечь к суду. Чтобы этот голос совести не преобладал, я прошу вас немедленно вернуться в Чахтицы!