Кровавая фиеста молодого американца - [10]

На единственном пути, проложенном посреди пустыни, стоят десять огромных поездов, исчезая за горизонтом. Поезда эти — огненные столбы — ночью, и столбы черного дыма — днем.

По обе стороны пути, под открытым небом расположились лагерем девять тысяч человек; лошадь каждого солдата привязана к кусту мескита, рядом за этим же кустом, висят единственное серапе этого солдата и тонкие ломти сушащегося мяса.

…Из пятидесяти вагонов выгружали лошадей и мулов. Покрытый потом и пылью оборванный кавалерист проскальзывал в вагон с лошадьми, в гущу мелькающих копыт, вскакивал: на спину первой попавшейся лошади и с диким гиканьем вонзал ей шпоры в бока.

Слышался громовой топот испуганных животных. Вагон начинал извергать колышущуюся массу лошадей и мулов. Они падали, быстро вскакивали на ноги и в ужасе бежали прочь, храпя и раздувая ноздри, почуяв запах пустыни. И тогда широкое кольцо зрителей-кавалеристов превращав лось в вакеро. Мелькали огромные кольца лассо, й пойманные животные в панике мчались по кругу.

Офицеры, ординарцы, генералы со своими штабами, солдаты с уздечками, разыскивающие своих коней, бежали и неслись галопом в полной неразберихе.

Вдруг появился дикий кролик, и сразу десятки солдат открыли по нему стрельбу, а когда из зарослей мескита выскочил койот, то целый отряд кавалеристов бросился вдогонку за ним, крича, стреляя, тратя даром невообразимое количество патронов.

С крыш товарных вагонов и с платформ смотрели вниз сотни солдатских жен, окруженные выводками полуголых детишек. Женщины визгливо спрашивали, ни к кому особенно не обращаясь, — не видал ли кто их мужей, какого-нибудь Хуана Монероса или Хесуса Эрнандёса.

Какой-то солдат, волоча за собой винтовку, бродил вокруг и громко кричал женщинам: — Вы не видали мою жену? Мне теперь никто не печет лепешки, я уже два дня ничего не ел!

Женщины на крышах вагонов смеялись, сочувствовали. Кто-то кинул ему несколько засохших лепешек. Их пекли здесь же на маленьких кострах, разложенных прямо на крышах вагонов.

Возле двенадцати цистерн с водой царила невообразимая толчея. Люди и лошади пробивались к маленьким кранам, из которых непрерывной струей текла вода.

Надо всем этим стояло огромное облако пыли километров семь в длину и около километра в ширину.

Десятки, сотни гитар звенели у костров на крышах вагонов, где солдаты, положив головы на колени своих жен, распевали бесконечную „Кукарачу“.

Наблюдая за всем этим, вдоль шеренги поездов шел такой же грязный, запыленный, с фотоаппаратом на шее и с тяжелым кольтом на ремне веселый и с виду очень довольный Джон Рид. Он живо отвечал на приветствия знакомых солдат, подмигивал женщинам на крышах, угощал сигаретами старух, которые благодарили его за это именем Богоматери Гваделупской… Наконец Джек остановился у небольшого красного вагона с ситцевыми занавесками на окнах.

Красный вагон внутри был разделен на две половины — кухню и спальню. Последняя была также и штабом Вильи.

Эта комнатушка была сердцем армии конституционалистов, и пятнадцать генералов, принимавших участие в военных действиях, с трудом умещались здесь.

Стены вагона были выкрашены в грязную серую краску, и к ним во множестве были приколоты фотографии прекрасных дам в живописных позах. Среди них висел и большой портрет самого генерала Вильи.

К стене были приделаны две широкие откидные полки. На одной спали Вилья и генерал Анхелес, на другой — еще один генерал и личный врач Вильи.

Солдаты, толкавшиеся здесь без дела, лениво пропустили Рида.

— Что вам нужно, дружище? — спросил его генерал Франсиско Вилья. Он сидел на краю полки в одном белье.

— Мне нужна лошадь, мой генерал!

— Черт возьми, нашему другу потребовалась лошадь! — саркастически улыбнулся Вилья, и все присутствующие рассмеялись, — Сеньор корреспондент, известно ли вам, что около тысячи солдат моей армии не имеет коней? Вот вам поезд… Зачем вам еще лошадь?

— Затем, чтобы поехать с авангардом.

— Нет, — улыбнулся Вилья. — Слишком много пуль летит навстречу авангарду, А ты еще не все написал про нас, курносый.

Разговаривая, он быстро одевался в свою „генеральскую“ форму, которая ничем не отличалась от формы присутствующих здесь солдат, и время от времени потягивал кофе прямо из жестяного кофейника.

Он вышел из вагона. Все вышли за ним.

Он постоял минуту, задумчиво глядя на длинные ряды живописно одетых всадников, вооруженных самым различным образом, но непременно с перекрещивающимися патронными лентами на груди… Затем Вилья бросил что-то адъютанту и тот, отобрав у первого попавшегося кавалериста лошадь, подвел ее к Джеку.

Джек с благодарностью взглянул на Вилью, но генерал усмехнулся и подмигнул ему.

— Садись. Пока мы едем не на войну — тут неподалеку, у моего приятеля, свадьба. Ты никогда не увидишь столько красивых девушек разом.

Ввдья вскочил на своего жеребца, и они небольшим отрядом поскакали через пустыню.

Они двигались навстречу солдатам. Те узнавали своего любимого генерала, махали ему сомбреро, кричали: „Вива Панчо!“, „Вива Вилья!“.

Он отвечал им, потом наклонился к Джеку и сказал:

— У нас есть пара дней до наступления. Ух и попляшем же мы! Ты куришь и пьешь, курносый?