Кровать с золотой ножкой - [84]

Слава богу, Вэягалов нельзя было причислить к крупным землевладельцам. Но и к малоимущим их не отнесешь. Неужто у Леонтины денег было больше, чем у Паулиса? В последние годы Паулис явно жил на широкую ногу. Об Атисе говорить нечего, тот из уважаемой и почетной прослойки трудовой интеллигенции. Вот и получилось, что наихудшим из Вэягалов оказывался Паулис, однако с таким выводом Марта не могла согласиться. Если кого-то из родичей можно было с уверенностью отнести к противоположному стану, так это Индрикиса. Айзсарги защищали старый правопорядок, на этот счет не могло быть сомнений. К тому же к Индрикису Марта всегда питала смутную неприязнь. Ей казалось, он весь какой-то липкий, грязный и, общаясь с ним, можно и самой замараться.

Предрасположенность Марты к размышлениям объяснялась особыми обстоятельствами. Заболев гриппом, она почти две недели провела в постели. Наконец она могла до одури читать скопившиеся журналы и газеты. С особым вниманием Марта читала стихи Хария, обычно их печатали два журнала — «Вестник радиовещания» или «МОПР». Своеобразные по форме, стихи Хария чем-то перекликались с экзотической поэзией прошлых лет. После поездки в Среднюю Азию он по преимуществу воспевал сады и арыки в пустыне, заснеженные горные выси, колоритные и шумные базары. В его стихах шумели на ветру чинары, благоухали розы Ферганы, на горячих скакунах гарцевали джигиты, а седобородые аксакалы во славу дружбы народов слагали баллады.

После Октябрьского праздника, перейдя на постоянную работу в редакцию журнала «МОПР», Харий еще теснее сблизился с литературой. Выполнял также различные общественные поручения Союза писателей и профсоюза полиграфистов. Для республиканской декады в Москве Харию поручили написать текст для оратории из трех частей. Задание было настолько ответственное, что в минуты откровенности Харий высказывал сомнения, справится ли он. Прожив месяц во Дворце творчества в Сигулде, он сумел лишь войти в работу. Заготовки и варианты были представлены на рассмотрение комиссий и советов. От дел постоянно отвлекали всякого рода увеселения, развлечения, прежде скрывавшиеся за толщей неподступных стен, теперь же сами домогавшиеся его и так соблазнительно льнувшие, что не было никакой возможности от них отбиться: катание на буерах, дискуссии во Дворце творчества, бильярдные турниры и автопрогулки, обеды с коллегами-писателями из братских республик, застолья.

Их отношения держались на честном слове. Однажды Марте пришло в голову, что связь их катится по инерции, как железнодорожный вагон на сортировочной станции. Иной раз хотелось включить тормоза, да не хватало решимости. Она привыкла к Харию, он ее встречал и провожал, не отказывался помочь в трудную минуту! И в душу закрадывались сомнения, имеет ли смысл вообще притормаживать. Вроде бы близость была, а вроде бы ее не было. Вроде бы любили, а вроде бы не любили друг друга. В преданности Хария Марта не сомневалась, стоило ей слово сказать, и они бы давно расписались и жили под одной крышей. Но Марта медлила. Их любви, если, конечно, это можно было назвать любовью, недоставало сути — по крайней мере ей так казалось, — самого ощущения любви.

Бутон близости они раскрыли по лепестку в строгой и естественной последовательности. Похоже, случилось то, что и случается обычно: не сущее стало сущим. Но, к сожалению, без чуда самого цветения. Вместо него имело место простое оголение тайны. А посему там, куда они оба пришли, царило умеренное бесстрастие. В очередной раз уступая домогательствам Хария, которые она сносила с ласковым потворством, чувствуя себя немного виноватой и немного пристыженной, когда его тело после непонятного возбуждения столь же непонятным образом впадало в расслабленность, Марта ловила себя на одной и той же мысли: «Все можно было бы стерпеть, не будь это так грустно. Неужели он не замечает, как мне грустно?» Но Харий тотчас заводил разговор о делах предстоящей недели, о движении французского Сопротивления, о декаде в Москве и новых кинофильмах. Эти разговоры раскрывали Марте то, что еще раньше раскрыли стихи Хария: чувства его мало трогали, жизнь он воспринимал посредством ее внешних проявлений.

К весне Марта несколько отвлеклась от производственных будней и сердечных смут. Внимание переключилось на другое. Теперь ее мучили не осознанные прежде глубины перемен, нарастающий драматизм среди кажущегося покоя, предчувствие какой- то режущей слух ноты в этой вполне гармоничной, романтически возвышенной музыке, образно выражавшей ее мироощущение.

Как-то на работу не вышел главный бухгалтер Алаукст. Не появился он на второй и на третий день. Девушки собрались навестить коллегу, будучи уверены, что их главный бухгалтер, человек в летах, захворал. Но явились должностные лица, пожелавшие проверить запертые ящики стола главного бухгалтера. В ящиках стола царил безупречный порядок — письменные принадлежности разложены по ранжиру, а ластики по степени мягкости. В отдельной папке нашли коллекцию почтовых марок с изображением цветов и портретами исторических личностей. Откидной календарь был почему-то раскрыт с опережением, листок показывал субботу, будто владелец заранее знал, когда его станут разыскивать. Да, это случилось в субботу, а во вторник на квартире у своей сестры — где-то в Межапарке или Чиекуркалне — бухгалтер, закрывшись в туалете, выстрелил себе в рот, оказавшись чуть расторопнее тех, кто в тот момент хозяйке квартиры предъявлял ордер на его арест.