Кровь за кровь - [117]

Это правда? Мастерская закружилась у него перед глазами. Феликс моргнул несколько раз и глубоко вздохнул, избавляясь от мушек. Видимо, правда. Ему давно не снилось таких счастливых снов.

– Я пришла отвести вас с Адель к родителям.

* * *

Яэль показывала путь на мотоцикле, очередном Цюндаппе KS601. Адель сидела на водительском месте, её пальцы нервно барабанили по рулю Фольксвагена, пока автомобиль рассекал тихую сельскую местность. Феликс смотрел в окно. День был так хорош, что он не удивился бы увидеть семьи на пикнике. Корзины, набитые сыром, свёртками, фляжками и бутылками минеральной воды; покрывала, расстеленные на траве. Но у большинства семей не было ни времени, ни лишней еды для таких развлечений. Что же касается травы…

Война оставила на земле лишь руины. Километр за километром в окне за призрачным отражением Феликса тянулись сожжённые сады и покрытые кратерами воронки поля. Шрамам было уже много месяцев, но даже вступившая в свои права весна не могла их сровнять.

Но были места, которых война не коснулась. Там, где дорога стала скорее намёком. Где деревья росли так плотно, что Феликс невольно вспомнил о тайге Московии. Где горы величественно вздымались к небу: скалы, скалы, заснеженные вершины.

Двигатель их Фольксвагена ревел, преодолевая крутые склоны. Развилки стали реже, а дороги дольше. Феликс уже начал сомневаться, а не ведёт ли их Яэль на край света. К нему они точно приближались: голубизна неба опустилась так близко, что казалось, её можно потрогать рукой. Феликс опустил окно. Разве воздух должен так сладко пахнуть? Разве в груди его может быть такая лёгкость?

Самое безопасное место Европы расположилось на вершине холма. Ферма Влада. Феликс подался вперёд, чтобы лучше разглядеть её через лобовое стекло. Амбар, дом – простые деревянные здания. Первым человеком, которого он увидел, была… мама! Живая. Она не сидела в комнате, а ухаживала за садом. Сидела на коленях среди ровных рядов рассады. Волосы мамы были перевязаны простым платком, в руках – лопатка. Когда она опустила взгляд на дорогу и заметила проблеск лица Феликса, прижавшегося к окну Фольксвагена, то кинулась им навстречу.

Следующим появился папа. Он стоял в дверях амбара с ведром полным молока. Оно упало, содержимое расплескалось по земле, когда отец понял, кого так бурно встречает его жена.

Машина ещё не остановилась, но это не помешало Феликсу распахнуть дверь и кубарем вывалиться на дорожку, падая на руки, снова вскакивая и бросаясь к родителям. Встреча была полна слёз и объятий. От папы пахло соломой; мама была вся в земле. Они обняли Феликса с такой небывалой силой, прижимая его к груди до боли в висках. Адель не отставала, присоединившись к сплетению рук. Она не пыталась вырваться из объятий, пока волосы не пропитались рыданиями матери.

– Мы думали, вы мертвы! – выдавила Адель сквозь слёзы. Она зажмурилась, словно пытаясь загнать влагу обратно. – Мы были во Франкфурте, ждали, ждали! Почему вы не вернулись домой?

– Мы пытались, – пояснил отец. – Несколько раз. Но Влад убедил нас, что безопасней будет подождать, пока Сопротивление не выследит вас двоих.

Это правда? Феликсу нужно было удостовериться. Насколько ему известно, они тоже могут быть доппельгангерами.

– Мам, какого цвета была блузка, которую ты разрезала, чтобы сшить Адель куклу? В то рождество, когда отец вернулся с фронта?

– Это было так давно. – Мать этот вопрос застал врасплох. Она несколько раз моргнула, прежде чем ответить: – Она… она была синей? Да?

Да.

Затем Феликс повернулся к отцу: «Что Мартин получил на то рождество?»

Имя брата приоткрыло завесу на их лицах – мрачную и серую. Ту, что показала – это его семья, и Феликс, ещё до того, как услышал ответ отца, знал: Вольфы снова вместе. Вместе, как и прежде.

– Карманные часы, – ответил папа. – Он неделю не выпускал их из рук. Даже мыться пытался с ними. Они ещё у тебя?

Феликс достал часы из кармана рабочего комбинезона. Они лежали, блестящие и серебряные, поверх его перчатки. Мама и папа заметили ампутированные пальцы и в унисон охнули.

– Целы и невредимы. – Феликс протянул часы отцу, но они не перестали отсчитывать ритм на ладони.

Ты же помнишь, что натворил? Помнишь? Помнишь?

Он оглянулся на Яэль, стоящую на гравийной дорожке. Здесь было прохладней. Феликс вновь опустил рукава комбинезона до нормальной длины, но Яэль сняла перчатки и куртку. Руки её вновь были обнажены и скрещены на груди. В горном свете волки её были видны лучше. Только сейчас Феликс заметил, что их стало больше – нет, волк добавился лишь один.

Механик никогда не спрашивал Яэль, для чего были татуировки, но, увидев льва, он понял. По крайней мере, частично.

На крыльце появился третий обитатель фермы. Влад. Это должен быть он. Даже с чашкой чая в руках мужчина казался опасным: одно большое скопление ран и отсутствующих частей тела. Заметив Яэль, он приветственно поднял чашку.

Девушка направилась к дому.

– Яэль, – Феликс отбежал от семьи – лишь три шага и мучительная остановка.

Яэль тоже замерла.

Сожаление не вернёт мёртвых к жизни. Сожаление не починит сломанное. Но только его Феликс мог предложить: «Мне жаль».