Кровь тамплиеров - [85]

Арес не успел даже крикнуть — его машина с оглушительным плеском прорвала водную поверхность и в мгновение ока опустилась на дно.

Триумф Давида на данном этапе был бы не столь впечатляющим, если бы Стелла и Квентин с редким присутствием духа не держали его каждый со своей стороны под руки и не тащили бы вверх по склону. Тирос, Крулл и Симон тоже взбирались вверх и были от них на расстоянии двадцати метров. После того как клинок меча разрезал металл и стекло, словно Арес ехал в машине из черного шоколада, Давид, на время застывший и превратившийся в соляной столп, хотя и с широко открытыми глазами, сумел все же высмотреть и поднять свой меч. По собственному желанию в ближайшие минуты Давид не двинул бы ни рукой, ни ногой, так что сделался бы легкой жертвой трех мракобесов из ордена приоров. Он еще немного помедлил, пока голос Стеллы, призывавшей его поспешить, не прорвался к нему, словно из другого мира, в то время как они взбирались на косогор, а затем целую вечность продирались сквозь заросли леса, где колючие кусты и низко свисающие ветви безжалостно рвали их рясы.

Еще долго после того, как они, едва дыша, с багровыми от напряжения лицами, укрылись за разросшимся кустом дикой малины и двое из них нашли в себе силы постоянно прислушиваться, спустились ли наконец вниз их преследователи, Давид не вполне способен был осмыслить, что произошло и что он, собственно, сделал. Вероятность, что он никогда этого не поймет, была достаточно велика. Он не знал, какой черт надоумил его ударить мечом по «Поршу», который приближался к нему со скоростью добрых пятьдесят километров в час. Он понятия не имел, как все это получилось и как ему удалось самому не попасть под колеса. Прежде всего, он не имел ни малейшего представления, откуда вдруг появилась столь мощная сила, которая была необходима, чтобы, так сказать, «обезглавить» машину Ареса. Уж точно, не от него самого. Он только почувствовал короткий толчок в плечах, когда сталь клинка и металлический кузов, высекая искры, столкнулись друг с другом, и ему даже не пришлось прикладывать никаких усилий, чтобы сохранить равновесие. Когда все закончилось и его дядя в «Порше» быстро понесся вниз, а затем погрузился в воду, Давид не ощутил даже мускульной боли в запястьях, хотя разум, как тогда, так и теперь, убеждал его, что все кости должны быть сломаны.

После того как беглецы довольно долго просидели за кустами, они решили, что их преследователи временно приостановили охоту, и тогда Квентин повел их в маленькую рыбачью хижину на другой стороне озера, где они переночевали. Вернее сказать, Стелла и Квентин вздремнули на двух небрежно сколоченных нарах, которые со своими завшивевшими матрацами и изъеденными молью одеялами походили не на кровати, а на жалкие бутафории, в то время как Давид сначала сидел на посту у двери внутри хижины, потом перед хижиной, затем снова сидел внутри, где все пропахло рыбой и плесенью, или же беспокойно ходил туда и обратно.

Тем временем выглянули первые солнечные лучи, пробившись сквозь клубы тумана над озером, в котором утонул дядя Давида. Юноша не чувствовал себя усталым — напротив, он был бодр и чрезвычайно возбужден, несмотря на то что ночью не сомкнул глаз. Поскольку Давид как раз только что перестал размышлять, не ответственен ли, в конце концов, за этот могучий удар сам Господь Бог, и тогда вовсе не его сила, но сила Господня срезала крышу с «Порша», его совесть использовала эту возможность, чтобы задать вопрос: можно ли сказать, что он убил собственного дядю? И в результате он запретил своей совести так думать и предложил другое решение: вполне возможно, что Арес жив и что он пережил вынужденное купание. После этого его подсознание использовало момент, чтобы вспомнить о плащанице в Стеллином рюкзаке, и о мече магистра тамплиеров, и о неизвестном местонахождении копья Лонгинуса. А также о возможности проникнуть к Граалю без последней реликвии, чтобы положить конец безумию.

Не раз в течение ночи Давид садился на шаткую табуретку перед не менее обветшалым столом и задумчиво вертел в руках меч магистра тамплиеров. Меч перенес нападение на «Порш» не совсем без ущерба, как с сожалением заметил Давид: рукоятка немного шаталась. Это не было непоправимым изъяном, но тем не менее вызвало досаду, так как это оружие было все, что осталось у Давида от отца. Он даже не знал, где Лукреция похоронила магистра тамплиеров и есть ли такое место, где бы он мог уединиться и спокойно о нем тосковать… Если разум отца был светлым и бодрым, то душа его устала. У Роберта уже не было более сил страдать.

Давид взял жестяную кружку с дымящейся бурдой, которую он сварил, использовав извлеченный из покрытой паутиной жестяной коробки кофе и прокрутив его в древней кофейной мельнице, когда его внимание привлек скрип. Давид встревоженно вскочил и повернул голову, но это была всего лишь Стелла, которая поднялась со своего скромного ночного ложа и тихонько подошла к нему. Он расслабился и снова сел:

— Хочешь кофе?

Стелла улыбнулась ему заспанной, но от этого не менее очаровательной улыбкой. Ее волосы растрепались, комбинезон — вечером она сняла рясу так же, как и Давид, — совершенно измялся, оттого что она всю ночь беспокойно вертелась на неудобных нарах. Но Давид в который уже раз убедился, что все равно, во что одета Стелла, — в бальное ли платье или в мешок из-под картошки, — Стелла всегда выглядела сногсшибательно.