Кровь - [21]

— Ты… ты, ты что ж это творишь, твою мать? — выругался он.

— Нечего бить меня по башке железными предметами, — ответил я, поднимаясь с пола. Меня сильно качнуло, болела голова.

В комнате раздался голос Евдокимова:

— Анатолий Петрович, оставьте его одного. Мы побеседуем.

Я огляделся. Под потолком торчат две видеокамеры. Динамиков, через которые Самоцветов получил приказ, не видно. Взяв со стола бутылку «Фанты», я открутил ей голову и вылил часть содержимого в свое горло. В висках застучало еще больше.

Я присел. Комната была небольшой и весьма смахивала на тюремную камеру. Каменный Гриша занимал чуть ли не пятую ее часть. Умывальник, стул, стол, кровать и все. Самоцветов лихорадочно сгреб со стола медицинские принадлежности и быстренько смотался, сопровождаемый моим тяжелым взглядом.

— Что ж, Алексей Александрович, давайте знакомиться заново. — Голос помолчал, но мне было плевать на него, я приходил в себя. — А я ведь спрашивал вас о том, кто вы такой. И поверил даже, что вы обычный человек. Но, может быть, теперь, когда факты, так сказать, на лицо, вы откроете мне правду.

Все эти индифферентные рассуждения, производимые заунывным голосом, заставили мою больную голову вскипеть:

— Какую правду? О чем? Если бы мне самому кто-нибудь объяснил, что происходит.

— Так давайте вместе попробуем разобраться, — голос стал еще мягче, — вы рассказывайте, а потом все обсудим.

— Вы что — психоаналитик? — саркастически спросил я.

Евдокимов немного помолчал, а потом через динамики раздалось:

— И психоаналитик тоже, но, думаю, что ваша психика здесь ни при чем. Давайте я расскажу вам одну историю. Может быть, она поможет разобраться в том, что вас беспокоит, ну и, конечно, позволит вам быть откровеннее со мной.

Я все не мог понять, чей голос он мне напоминает, и теперь вспомнил: так говорил Проводник Душ в моих снах. Тихо и спокойно. Но голос проникал в самую сущность сознания и что-то там переворачивал. От этого я испытывал дискомфорт. Однако закрывать уши пока не было смысла.

— Давным-давно, — запели динамики, — когда Земля была молодой, она подарила миру человечество, объединившись с более высоким разумом. Тогда же встал вопрос контроля над людьми. Люди не могли развиваться самостоятельно, вокруг была Вселенная со своими законами, и человек, чтобы выжить в ней и не разрушить ее, должен был знать эти законы и исполнять их. Но только что появившееся человечество не могло знать этих законов с рождения. Тогда появился центр, в который стекалась вся информация о его деятельности. Этот центр обслуживался кастой бессмертных жрецов, и поначалу все шло хорошо, пока между ними не возник конфликт. Одни считали, что они имеют право дополнять информационный банк своими соображениями и информацией, поскольку они тоже люди, хотя и бессмертные. Другие полагали необходимым передавать информацию без искажений. Надо помнить при этом, что центр тем точнее решает задачи, чем больше у него информации. Любой ее недостаток может обернуться мировой катастрофой. Произошло небольшое сражение, окончившееся победой вторых. Они остались на своих местах, а первые были изгнаны. Они пытались несколько раз вернуться, но им никак это не удавалось. Так они и бродят по свету в ожидании своего возвращения.

— Какая незадача, — подытожил я.

— Вы напрасно иронизируете, молодой человек, — голос стал жестче. — Я ведь рассказываю вам не сказки, отнюдь не сказки. Тем более что вы сами являетесь частью этих людей, насколько я понимаю.

— С чего вы взяли? Извините за каламбур, но я и бессмертным-то никогда не был.

В комнате повисла тишина. Через несколько минут раздалось:

— Ну, хорошо. Чем вы объясните свои способности?

Что-то мне не понравилось в его вопросе, и я дерзнул:

— А я должен их объяснять, особенно, вам?

Опять тишина. Потом:

— Как вы думаете, сколько вы продержитесь в этой комнате вот с таким музыкальным сопровождением?

В уши ударил скрип, который возникает при трении пенопласта о стекло, потом раздался дикий вопль, и на фоне всего этого отчетливо пульсировало сердце, что сопровождалось всхлипами. Очевидно, последнее было аудиозаписью инфаркта.

Ушки все-таки пришлось сжать и крепко, но помогло это мало.

Потом все исчезло, и знакомый голос проговорил, продолжая свою мысль:

— К тому же на одном черном хлебе и воде.

— Всегда мечтал стать вегетарианцем, — ляпнул я.

— Что ж, сутки я вам гарантирую. Потом вернемся к нашей беседе.

На меня обрушился кошмар. Попытки зарыться в одеяло или под подушку приносили незначительное облегчение. Голова болела все сильнее, к тому же начал действовать наркотик, который мне все же успели вколоть, хоть и в малой дозе. Я даже пожалел, что остановил Гришу. Сейчас бы лежал в отключке и смотрел свои сны.

Я запихал себе в уши вату, выдранную из матраца, надел на голову одеяло и подошел к каменному изваянию. Самоцветов не забрал у статуи шприц. Я протянул руку и попробовал это сделать сам, но Гриша не хотел отдавать свою собственность. Я обошел его сзади и увидел, что пресс шприца торчит внутри каменной кисти так, что я могу на него надавить. Обняв «второго» за руку, я начал вводить себе наркотик, как вдруг в кармане неокаменевшего пиджака что-то звякнуло. Я сунул туда руку и вытащил связку ключей.