Кровь невинных - [75]

— Вы о чем? — задал он простой вопрос, но в его голосе прозвучала угроза.

— О кондиционерах.

Он ничего не ответил, лишь расправил плечи и стал оттеснять меня. Я пожал плечами и двинулся ко входу в большую комнату, но остальные мужчины, пристально глядя на большого араба и на меня, заслонили мне путь. Они не знали меня, но прекрасно усвоили, что нельзя допускать до молитвы того, кто болтает слишком много. А я уже совершил эту глупую ошибку. Я почувствовал, как внутри у меня все закипает. Просто не верилось, что они не позволят мне молиться. Это было неправильно. Это противоречило законам Божьим. Они что, приняли меня за шпиона из правительства? Возможно. Я мог представить себе, что они обо мне подумали. Но они заблуждались.

Не имело смысла драться с ними. Или пытаться переубедить. Только не здесь.

Я вышел на улицу. «Кретины! — крикнул я в пустоту. — Кретины». Пошел, пытаясь успокоиться и собраться с мыслями к тому моменту, когда я вернусь домой. Я могу молиться и там, я всегда так делал. Потом почитаю Коран. Возможно, удастся немного поспать. Пока я шел, меня не покидало ощущение, что кто-то следит за мной. Я остановился около одной из дверей. Осмотрелся. На улице никого.

Когда я пошел дальше, оглядываясь по сторонам, мне показалось, что все вокруг меня стало другим. Плакаты, надписи, знаки, сами здания выглядели не так, как раньше. И хотя я шел знакомой дорогой, неожиданно возникло ощущение, что я заблудился. Я видел старый кинотеатр, над входом в который висел плакат «Ассамблея Иисуса». Мне попалась синагога. Божьи дома стали таким же обыденным явлением, как прачечные и закусочные. Но эти дома были мне чужими. Я не имел своего божьего дома. Только комната. И когда я наконец добрался до нее, запер за собой дверь, закрыл глаза и попытался очистить помыслы перед молитвой, ничего не получилось. Слишком многое мучило меня. Осколки снов и воспоминаний быстро и беспорядочно кружились в голове, как шарики для пинбола, и я не знал, что мне делать. «Бишмалла ал рахман ал рахим», — я произносил слова громко, пытаясь начать Фатиха, но смысл сказанного не достигал сознания. Слова срывались с губ, но их как будто говорил другой человек. Мускулы напряглись, зубы сжались, плечи, руки и вся моя плоть под кожей задрожали в конвульсиях. Мышцы рук стали похожи на клубок проводов, а вены выступили, словно резиновые трубки. Я прижался к стене, чтобы расслабиться.

«Не получается, — сказал я себе, — не получается, не получается». Я повторял эти слова снова и снова. За дверью кто-то крикнул: «Что ты там, черт возьми, делаешь?» Только тогда я понял, что бьюсь затылком о стену. Я остановился и отдышался, но мышцы по-прежнему были напряжены. Я не понимал, почему со мной это происходит. Я всегда мог справиться с кретинами. Белыми, желтыми, черными, коричневыми. Со всеми. В Совете, в мечети. Везде. Я никогда не отступал.

По спине снова пробежал озноб, и я понял, что нужно принять горячий душ. Хороший горячий душ. Увы, душ в моей комнате оставлял желать лучшего. Лейка позеленела от ржавчины. Вода вытекала из середины, а потом выстреливала тонкими струйками в разные стороны. Но выбора не было. Я снял мокрую одежду, надеясь, что душ хоть немного успокоит меня. Когда я включил его и на меня полилась чуть теплая водичка, я решил его починить. Пошарив в своей маленькой сумке, достал складной нож и вытащил отвертку. Но винт на душевой насадке так проржавел, что я не смог его открутить. Все было мокрым. Я с трудом удерживал лейку левой рукой. Надавил сильнее и повернул. Лезвие отвертки соскользнуло и полоснуло меня по руке. На месте пореза появилась белая линия, которая через секунду окрасилась кровью. Кровь текла вниз, а я просто стоял и смотрел. Потом бросил складной нож в раковину, включил душ и подставил руку под струю. Вода брызгала розовыми каплями на покрытые плесенью шторки в ванной и на меня. Я не стал выключать ее. Правой рукой растирал себя серебристой мыльной пеной, а левой — кровью, пока красный поток не исчез, а я не очистился, насколько это было возможно.

Наконец я успокоился. И почувствовал усталость. Я как будто провалился в сон без сновидений. Помню душ и маленький порез на руке. Потом — полотенце и мою одежду, костюм. Галстук. Я должен ехать в Манхэттен. Сегодня я пил чай с Джоан.

* * *

Когда мы сели за стол, я с любопытством отметил, что сестра чувствовала себя не в своей тарелке. Она так хотела попасть в это место, где официанты носят смокинги, мужчины в серых костюмах, с зачесанными назад волосами пьют содовую с лимоном, а женщины с большими бриллиантами на пальцах и тяжелыми золотыми браслетами на запястьях подносят кофейные чашечки к искривленным натянутой улыбкой губам. Но она не вписывалась в обстановку, что было ясно по тому, как она сидела на краешке стула и как бегали ее глаза. Джоан чувствовала себя неуютно.

— Курт, почему ты такой бледный? — спросила она, когда я подошел к ее столику.

— Много работаю.

— А как же рождественские каникулы?

— Только не для меня.

Она внимательно изучала сумочку женщины, сидящей за соседним столиком. На секунду мне показалось, что она унеслась в какой-то другой мир, а потом вернулась.