Кровь невинных - [52]

— Более важные, чем в Кувейте? — Я вспомнил, как Рашид уходил от нас по дороге смерти, и открыл было рот, чтобы возразить, но он остановил меня:

— Более важные. Это намного важнее для каждого мусульманина. В том числе и для тебя. Просто не верится, что ты стал мусульманином. Ты же типичный американец.

— Мой отец — мусульманин из Боснии. Он приехал в Штаты в сороковых.

— Он еще жив?

— Нет. Давно умер. Я хочу увидеть его родную деревню.

— Мне грустно слышать об этом. Но… ты ведь приехал сюда не из-за войны?

— Нет, я приехал не за этим.

— Ты — хороший солдат. Настоящий боец. Даже странно, что ты всего лишь турист.

— Правда? Ты действительно так думаешь? — Я вспомнил, как мы ползли через минное поле. Вспомнил ту ночь, фосфор и Дженкинса. — А разве ты не устал от войны? Пора идти дальше, дружище.

— Не мы начинаем эти войны. — Он подождал, пока я допью свой кофе, потом посмотрел мне в глаза. — Не мы, — повторил он.

— Кто это «мы»? Послушай, Рашид, приятель, это не моя война, хотя мои предки и отсюда родом. Я не понимаю, какое ты имеешь ко всему этому отношение?

— Ты веришь в справедливость?

— В справедливость? Нет. — Я устал от подобных разговоров. — Знаешь, я очень рад тебя видеть. Даже словами передать не могу, как рад. Я понятия не имею, почему ты здесь, но мне все равно приятно. Я провел в этом месте два невероятно долгих дня, и мне пришлось изменить все свои планы. — Я почувствовал, что мой голос начинает срываться. — Сейчас мне нужно решить, что делать дальше. Я должен вернуться в отель. Ты даже не представляешь, какой у меня сейчас в номере бардак. Но я хочу как можно скорее попасть в деревню моего отца.

— Как ты доберешься туда?

— Возьму машину напрокат.

Он улыбнулся.

— У тебя на это уйдет как минимум три дня. И когда ты приедешь на место… — Он рассказал о захваченной сербами Крайне и о дорогах. — Ты говоришь на каком-нибудь сербском диалекте?

— Нет. А ты?

— На нескольких.

Я был поражен.

— Возможно, я найму переводчика. — Мне вспомнился Эл, я стал искать его глазами, но он исчез.

— Поехать в Дрвар? И сколько денег ты собираешься заплатить переводчику? Никто из местных не поедет с тобой туда. Через несколько недель, возможно, через несколько дней в Боснии начнется война…

— Откуда ты знаешь?

— Об этом все знают.

Я покачал головой. За последние дни я пережил слишком много потрясений. Я устал и хотел спать.

— Как долго ты собираешься оставаться в Дрваре? Один день? Два?

— Наверное. Не знаю. Пока не знаю.

— На этой неделе я собираюсь в Боснию. Сегодня уезжаю.

Я не сводил с него глаз.

— Не скажу, что Дрвар находится поблизости от тех мест, куда я направляюсь, но и не очень далеко. Если хочешь, я поеду с тобой туда, а дальше — посмотрим. — Он наблюдал за выражением моего лица, я тоже не сводил глаз с Рашида. — Может быть, ты составишь мне компанию? Мы воспользуемся моей машиной. На той, что ты сможешь взять здесь напрокат, далеко не уедешь.

Я подумал, что он хочет завербовать меня. Мне больше не хотелось воевать, но я лишь ответил:

— Это предложение, от которого трудно отказаться.

* * *

Мой рюкзак стоял в холле отеля, часть одежды была засунута в полиэтиленовый пакет, поверх которого лежала зубная щетка. Рядом на коричневом диване сидел прыщавый подросток. Увидев, что я смотрю на свои вещи, он побежал к лестнице.

— Один-двадцать один, — сказал я портье, чей костюм по-прежнему усыпала перхоть. — Вы закончили уборку в моей комнате?

Вместо ключа он протянул мне счет в местной валюте, составлявший в общей сложности шестьсот сорок три доллара.

— Вы шутите?

— Это за дверь и за комод. Нам пришлось также заменить ковер и покрывало на кровати. Все вещи импортные и очень дорогие.

— Вы шутите, — повторил я, засовывая полиэтиленовый пакет и зубную щетку в рюкзак и взваливая его на плечо. Я разозлился, хотя и ожидал чего-нибудь в этом роде, и положил на стол стодолларовую купюру.

— Что это? — спросил мужчина.

— Все, что я вам должен.

Он покачал головой и вернул мне деньги. Я не взял их.

— Я хочу поговорить с администратором, — потребовал я.

Портье, маленький, болезненного вида человечек, взял телефон, вставил провод в переключатель и отрицательно покачал головой прежде, чем на другом конце провода раздался звонок.

— Его нет на месте. — Он протянул мне трубку, чтобы я мог убедиться сам. Это был старый черный телефон с тяжелой трубкой. Я услышал только короткие гудки.

Рашид стоял позади меня. Он положил мне руку на плечо, посмотрел на счет, присвистнул и отошел в противоположный угол холла, к выходу.

— Позвоните администратору еще раз, — процедил я сквозь зубы.

На лестнице послышались шаги, кто-то быстро спускался вниз. Я увидел крупного мужчину, с которым разговаривал прошлой ночью, прыщавого паренька и пьяницу-мужа. Его нос заклеивал пластырь, а лицо украшали синяки фиолетово-коричневых оттенков. Я подумал, что они хотят свести со мной счеты. Казалось, даже пацан готов к драке. Я по-прежнему стоял с рюкзаком на плече и телефонной трубкой в руке.

Рашид что-то крикнул и сунул руку под куртку, чтобы достать спрятанный у него за поясом предмет.

Я решил, что он блефует. Побитый мной мужчина подумал то же самое и двинулся на меня, как полузащитник. Он был таким же злым, тупым, и от него все так же пахло спиртным. Я не двигался, пока он не подошел ко мне на расстояние двух футов, затем ударил его телефонной трубкой по тому, что осталось от его носа. Он не то закричал, не то взревел и схватился за лицо. Трубка упала и со стуком покатилась по полу. Портье кричал, Рашид тоже. Но подросток и крупный мужчина не двинулись с места. Рашид не блефовал. Он вытянул руку, в которой держал пистолет «хеклер-кох» девятимиллиметрового калибра.