Кровь на снегу - [7]

— Всё хорошо, герцог, я отвечу, поскольку ради этого и пришёл. Так как вчера я ушёл с банкета, даже не попрощавшись, то хотел бы объснить причину столь не свойственного мне поведения…

— О-о-о, Гарольд, не стоит… — начал было перебивать меня, краснеющий Бэском.

— Ну, почему же не стоит? — осведомился я — Мне не хочется показывать себя последним грубияном.

Тут в беседу вступила Элспет, не поднимая своих глаз, точно чем-то застыженная девушка:

— Вы должны показать себя с правдивой стороны.

На её бледном лице заиграла лёгкий румянец, а губы дрожали в полуулыбке, словно, она извинялась за своё высказывание.

— Вот я и хочу показать себя с правдивой стороны, но вчера у меня на столько рзболелась голова, а тело как будто попало под дерево…

— Уж не заболели ли вы, Гарольд? — вновь спросила Элспет.

— Думаю, это простое недомогание из-за холодного воздуха в Англии, сам то ведь я из Аргентины. А гулять люблю до жути, вот немного и переохладился.

По нависшей тишине, я понял, что Элспет и, может, даже её отец понимали, что это небольшая ложь. Хотя у меня появилось сомнение, мог ли Бэнжамин понять что-то, ведь он и догадываться не мог о произошедшем между мной и его дочерью, вчера в саду.

И вот этот лживый оборот прошёл между мной и девушкой очень гладко. Она снова опустила голову и медленно доедала свой ужин. А её отец отставил от себя тарелку и теперь прямо таки жаждал поговорить со мной:

— Так вы из Аргентины?

Его брови поднялись, изображая, по моему мнению, совершенно неправдоподобное удивление.

— Ну, вообщем да, хотя рождён я в Греции. Мой отец, будучи капитаном и владельцем судоходного корабля, увёз от матери-гречанки в Аргентину, где я прожил около 5 лет. Воспитывал меня только отец, а материнской любви я так никогда и не узнал.

— Ваш отец любил путешествовать?

— О, да. Даже слишком. Потом меня привезли в Англию и стали обучать в английских гимназиях, наверно, моё образование задержало отца здесь. Хм, не надолого. — задумчиво проговорил я — Через несколько лет я поступил в университет и начал получать хорошее образование, но к тому моменту меня посетила ужасная новость — отца смыло волной при шторме в кипящую пучину. Даже тело не было найдено. И, честно признаться, мне вдруг совершенно расхотелось учиться.

Я бросил университет, сейчас стараюсь применять полученные мной знания…

Все слушали мой рассказ, даже Бэском, который не раз меня выслушивал, вновь обратил внимание и сочувственно хлопал меня по плечу.

(хотя все его движения вызывали у меня отвращение, не говоря уже о прикосновениях)

Элспет отодвинула тарелку и, поставив подбородок на руки, усердно пыталась выразить чуткость и участливость, но почему-то иногда она, словно, погружалась в мир мечтаний и, глядя мне в глаза, пыталась что-то сказать. Однако я понял, что мне пытались сказать эти глаза…

«Не лги».

Я вздрогнул.

— А на что же вы живёте? — умилённо спросил меня Холлидей

— Ну, отец оставил мне порт на западном берегу Англии и имение, могу сказать, что прибыли на жизнь мне хватает.

Отец Элспет изогнул губы, говоря этим, что рассуждаю…

(лгу…)

я разумно.

— Извините, но могли бы мы говорить о чём-нибудь другом. Мне не очень то приятно рассказывать о своём прошлом, тем более видеть, как люди меня жалеют, — я улыбнулся извиняющей улыбкой.

— Ну, конечно же, Гарольд, вы правы, нам необходимо поговорить о чём-нибудь другом.

С выражением полного понимания проговорил герцог. Могу лишь добавить, что этот жирный ублюдок всё же чем-то помогал.

— А мне вот интересно знать о прошлом человека, таким образом можно сделать вывод о его будущем — не унимался Холлидей и настойчиво продолжал свой допрос. Но Бэском бросил в его сторону взгляд полный ярости. В эту секунду началось внутреннее противостояние двух братьев, которые до сегоднешнего вечера жили в полном согласии. Герцог защищал меня, как своего сына.

Дочь Холлидея подняла голову и посмотрела на отца так, как будто он ведёт себя отвратительно. Меня это тоже смутило, Бэнжамин играл со мной в игру, правила которой были известны ему одному и все сидящие за столом не знали их, в том числе и я.

Не знаю, белел ли я от злости или же краснел от стыда, однако это взбудоражило голод. Я чувствовал, слышал и видел кровь, окружающую меня и манящую, как сыр, мышей. Тем не менее, сыр был в мышеловке.

Настал критический момент.

Я опустил голову, закусил нижнюю губу клыком, но тут же сообразив, что мой клык явно не человеческий, убрал его.

Только я открыл рот, Элспет перебила меня:

— Папа, это очень не учтиво с твоей стороны, допрашивать человека и вытягивать из него то о чём он не хочет говорить. Мы ведь в Англии, а не в Америке. Не путай бескультурие с устоявшимися традициями.

Как же в этот момент я был благодарен Элспет, она позволила мне остаться Гарольдом.

Бэнжамин улыбнулся и замолчал, но моя злоба на столько разрослась, что мне хотелось разорвать этого лживого…

Лживого…

Злоба разорвалась ядом внутри меня, и голод возрождался из пепла.

Элспет перехватила эстафету:

— Почему-то до сих пор не могу свыкнуться с приездом в туманную Англию и её пусть прекрасной, но холодной красотой, я ведь выросла здесь. А меня всё угнетаети приводит в уныние, какая-то неизвестная усталость и скука… задумчиво говорила она, внимательно разглядывая меня и опять заглядывая внутрь.