— Так точно, господин капитан! Сызмальства.
— Кто еще?
Руки тянут Козлов и Плетнев. Ясно.
— Что ж, беру этих троих.
Это я Спешневу.
— Забирайте! — кивает он. — Сами определите, в какой роте кому служить. Подадите мне список.
— Слушаюсь! Разрешите идти?
— Идите.
Наедине мы с Семеном обходимся без официоза. Но сейчас нельзя – молодежь смотрит.
— За мной… — командую, чуть не сказав: «Малышня». — Господа.
В сенях прапорщики подхватывают с пола ранцы, привычно размещая их за спинами.
— Это все ваши вещи? — спрашиваю.
— Так точно, господин капитан! — отвечают нестройно.
Понятно. Беднота.
— Лошадей, как понимаю, нет?
В ответ смущенные улыбки. Глупый вопрос. Верховая лошадь стоит от ста рублей, и это самая неказистая. Вьючная подешевле, но у пацанов и столько нет. У прапорщика жалованье 125 рублей в год, да и эти деньги они увидят нескоро. Жалованье выдают трижды в год, я свое первое получил на днях.
— Дадим. Я не зря спрашивал об умении ездить верхом. У нас конный батальон.
— Как же так? — удивляется Козлов. Он, похоже, самый бойкий из троих. — Нам говорили, что служить будем обычном егерском полку.
— Полк пехотный, но мой батальон конный. И артиллерия своя имеется. Пять пушек. Слыхали о таком?
Крутят головами. Да, учить их еще и учить.
— Голодны?
— Спасибо, нас накормили, — поспешил Козлов.
— Тогда идемте.
Отвожу пополнение к своей палатке, усаживаю на попону. Сам устраиваюсь на седле.
— Итак, господа. Вакансий у меня в батальоне много. Должности субалтерн-офицеров свободны все. Свободно место младшего офицера при командире батальона. Есть желающие его занять?
Молчат. Ясно: воевать рвутся.
— Что ж, пойдете субалтернами. Уведомляю, что ваши ротные командиры из унтеров. Один из солдатских детей, двое – из крепостных. Из последних один неграмотен. Вы, как понимаю, потомственные дворяне?
Кивают.
— Предупреждаю, что не потерплю пренебрежительного отношения, и, тем более, насмешек в отношении ротных командиров. Они стали дворянами, получив чин, но, в отличие от вас, выслужили его кровью. Прошли не одно сражение, бились под Салтановкой, Смоленском и Бородино. Все отмечены знаком Военного ордена. Вам у них еще учиться и учиться. Понятно?
— Так точно, господин капитан! — подскакивает Козлов. — Не сомневайтесь. Мне батюшка, отправляя на службу, говорил: «Унтера слушаться, как отца родного!»
— Мудрый у вас батюшка. Офицер?
— Штабс-капитан. Вышел в отставку, получив ранение под Фридландом. Ногу там потерял.
— Геройский у вас отец. Садитесь, прапорщик.
Козлов, довольно улыбаясь, опускается на попону. Приятно, что отца похвалили.
— Вопросы есть?
— Почему вы спрашивали про штуцера? — интересуется Тутолмин.
— Вы будете из них стрелять.
Парни переглядываются.
— Офицеру не положено, — басит Плетнев и добавляет смущенно: — Вроде.
— В линейной пехоте не положено, но вы прибыли в егерский полк, причем, особый батальон, — поднимаю к небу палец. — У нас все стреляют, и я в том числе. От ваших шпаг в бою толку мало. Пахом, подай штуцер! — командую денщику, который примостился в сторонке и греет уши. Любопытный.
Денщик ныряет в палатку и возвращается со штуцером в руках. Жестом показываю отдать его прапорам. Штуцер идет по рукам. Пацаны во все глаза разглядывают оружие: взводят курок, открывают полку, заглядывают в дуло. Оружие, впрочем, держат правильно, не направляя ствол на людей. Обучили.
— Красивый, — заключает Тутолмин, возвращая мне штуцер. — И легкий. На заказ делали?
— Трофей. Принадлежал польскому шеволежеру. Кавалерийская модель, у французов карабином называется. Обратили внимание, что крепления для штыка нет? Получите такие же. Офицеру штык ни чему.
— Жаль, что заряжать долго, — вздыхает Козлов. — Пока забьешь молотком пулю…
— Мы не забиваем, — улыбаюсь. — Пули у нас особенные, продолговатые. При выстреле ее распирает пороховыми газами и вдавливает в нарезы. Одно плохо: те быстро забиваются свинцом. Но есть ершики из медной проволоки для очистки. Наловчитесь. Зато бросил пулю в ствол, прижал шомполом – и пали. А теперь идемте к батальону, господа. Видите, уже построили? Представлю вас офицерам и нижним чинам. Осталось только распределить по ротам.
— Можно мне к командиру, который неграмотен? — вскакивает Тутолмин.
— Почему к нему? — удивляюсь.
— Научу его читать и писать, — выпаливает прапорщик. — У меня это хорошо получается, господин капитан, младших братьев учил. Отец хвалил.
Он краснеет. Ну, да, похвастался. Однако молодец.
— Похвально, Леонид Ильич. Постарайтесь научить. Неграмотные офицеры в батальоне не нужны. Пойдете в третью роту. Козлов – в первую, Плетнев – во вторую.
— Слушаемся, господин капитан! — отвечает пара, вскакивая.
Встаю и сам.
— А вы расскажете нам, господин капитан, за что орден получили? — влезает Тутолмин.
— Расскажу, — киваю. — Как-нибудь потом.
* * *
Поздним вечером юные офицеры лежали на матрасах в выделенной для них палатке и тихо разговаривали, обсуждая события прошедшего дня.
— Ну что, господа прапорщики, — поинтересовался Козлов, — как вам показался полк и командиры?
— Ты о Спешневе или Руцком? — уточнил Тутолмин.
— Обоих. О ротных тоже.
— По-моему нам повезло, — сказал Тутолмин.
