Кровь на эполетах - [5]

— Так точно, господин капитан! Сызмальства.

— Кто еще?

Руки тянут Козлов и Плетнев. Ясно.

— Что ж, беру этих троих.

Это я Спешневу.

— Забирайте! — кивает он. — Сами определите, в какой роте кому служить. Подадите мне список.

— Слушаюсь! Разрешите идти?

— Идите.

Наедине мы с Семеном обходимся без официоза. Но сейчас нельзя – молодежь смотрит.

— За мной… — командую, чуть не сказав: «Малышня». — Господа.

В сенях прапорщики подхватывают с пола ранцы, привычно размещая их за спинами.

— Это все ваши вещи? — спрашиваю.

— Так точно, господин капитан! — отвечают нестройно.

Понятно. Беднота.

— Лошадей, как понимаю, нет?

В ответ смущенные улыбки. Глупый вопрос. Верховая лошадь стоит от ста рублей, и это самая неказистая. Вьючная подешевле, но у пацанов и столько нет. У прапорщика жалованье 125 рублей в год, да и эти деньги они увидят нескоро. Жалованье выдают трижды в год, я свое первое получил на днях.

— Дадим. Я не зря спрашивал об умении ездить верхом. У нас конный батальон.

— Как же так? — удивляется Козлов. Он, похоже, самый бойкий из троих. — Нам говорили, что служить будем обычном егерском полку.

— Полк пехотный, но мой батальон конный. И артиллерия своя имеется. Пять пушек. Слыхали о таком?

Крутят головами. Да, учить их еще и учить.

— Голодны?

— Спасибо, нас накормили, — поспешил Козлов.

— Тогда идемте.

Отвожу пополнение к своей палатке, усаживаю на попону. Сам устраиваюсь на седле.

— Итак, господа. Вакансий у меня в батальоне много. Должности субалтерн-офицеров свободны все. Свободно место младшего офицера при командире батальона. Есть желающие его занять?

Молчат. Ясно: воевать рвутся.

— Что ж, пойдете субалтернами. Уведомляю, что ваши ротные командиры из унтеров. Один из солдатских детей, двое – из крепостных. Из последних один неграмотен. Вы, как понимаю, потомственные дворяне?

Кивают.

— Предупреждаю, что не потерплю пренебрежительного отношения, и, тем более, насмешек в отношении ротных командиров. Они стали дворянами, получив чин, но, в отличие от вас, выслужили его кровью. Прошли не одно сражение, бились под Салтановкой, Смоленском и Бородино. Все отмечены знаком Военного ордена. Вам у них еще учиться и учиться. Понятно?

— Так точно, господин капитан! — подскакивает Козлов. — Не сомневайтесь. Мне батюшка, отправляя на службу, говорил: «Унтера слушаться, как отца родного!»

— Мудрый у вас батюшка. Офицер?

— Штабс-капитан. Вышел в отставку, получив ранение под Фридландом. Ногу там потерял.

— Геройский у вас отец. Садитесь, прапорщик.

Козлов, довольно улыбаясь, опускается на попону. Приятно, что отца похвалили.

— Вопросы есть?

— Почему вы спрашивали про штуцера? — интересуется Тутолмин.

— Вы будете из них стрелять.

Парни переглядываются.

— Офицеру не положено, — басит Плетнев и добавляет смущенно: — Вроде.

— В линейной пехоте не положено, но вы прибыли в егерский полк, причем, особый батальон, — поднимаю к небу палец. — У нас все стреляют, и я в том числе. От ваших шпаг в бою толку мало. Пахом, подай штуцер! — командую денщику, который примостился в сторонке и греет уши. Любопытный.

Денщик ныряет в палатку и возвращается со штуцером в руках. Жестом показываю отдать его прапорам. Штуцер идет по рукам. Пацаны во все глаза разглядывают оружие: взводят курок, открывают полку, заглядывают в дуло. Оружие, впрочем, держат правильно, не направляя ствол на людей. Обучили.

— Красивый, — заключает Тутолмин, возвращая мне штуцер. — И легкий. На заказ делали?

— Трофей. Принадлежал польскому шеволежеру. Кавалерийская модель, у французов карабином называется. Обратили внимание, что крепления для штыка нет? Получите такие же. Офицеру штык ни чему.

— Жаль, что заряжать долго, — вздыхает Козлов. — Пока забьешь молотком пулю…

— Мы не забиваем, — улыбаюсь. — Пули у нас особенные, продолговатые. При выстреле ее распирает пороховыми газами и вдавливает в нарезы. Одно плохо: те быстро забиваются свинцом. Но есть ершики из медной проволоки для очистки. Наловчитесь. Зато бросил пулю в ствол, прижал шомполом – и пали. А теперь идемте к батальону, господа. Видите, уже построили? Представлю вас офицерам и нижним чинам. Осталось только распределить по ротам.

— Можно мне к командиру, который неграмотен? — вскакивает Тутолмин.

— Почему к нему? — удивляюсь.

— Научу его читать и писать, — выпаливает прапорщик. — У меня это хорошо получается, господин капитан, младших братьев учил. Отец хвалил.

Он краснеет. Ну, да, похвастался. Однако молодец.

— Похвально, Леонид Ильич. Постарайтесь научить. Неграмотные офицеры в батальоне не нужны. Пойдете в третью роту. Козлов – в первую, Плетнев – во вторую.

— Слушаемся, господин капитан! — отвечает пара, вскакивая.

Встаю и сам.

— А вы расскажете нам, господин капитан, за что орден получили? — влезает Тутолмин.

— Расскажу, — киваю. — Как-нибудь потом.

* * *

Поздним вечером юные офицеры лежали на матрасах в выделенной для них палатке и тихо разговаривали, обсуждая события прошедшего дня.

— Ну что, господа прапорщики, — поинтересовался Козлов, — как вам показался полк и командиры?

— Ты о Спешневе или Руцком? — уточнил Тутолмин.

— Обоих. О ротных тоже.

— По-моему нам повезло, — сказал Тутолмин.