Кровь на черных тюльпанах - [44]

Мишель взглянул на визитную карточку. «Джеремия Смит-Младший, первый секретарь посольства США в Ливане». Далее шли номера телефонов — два служебных и два домашних, адрес же был только служебный.

— Адрес и служебный и домашний одновременно, — поспешил объяснить американец (Мишель уже смирился с тем, что Смит читает его мысли!), — я живу в здании посольства, которое вы, конечно, хорошо знаете.

Мишель кивнул: кто же в Бейруте не знал американского посольства — огромного многоэтажного здания, стоящего на набережной почти напротив маяка и совсем неподалеку от университета?

— Можете звонить и заходить в гости, — шутливо продолжал Смит. — Хотя лучше просто заходить, телефоны в Бейруте работают не тогда, когда нужно вам, а когда у них есть настроение.

— Спасибо, — вежливо кивнул Мишель и подумал, что американец появился совсем некстати, ведь если Саусан увидит, что Мишель беседует с незнакомым человеком, она ни за что не подойдет к нему, и когда еще он наберется решимости сказать ей то, что он намерен сказать сегодня.

— Но не буду вам мешать, — дружелюбно улыбнулся американец и встал со скамейки. — Я ведь присел на минуточку — отдохнуть. Я часто прихожу сюда погулять, подышать, воздух у вас тут хороший, да горки крутоваты. Вот и приходится отдыхать… по-стариковски…

И он засмеялся приятным, мягким смехом и, прощаясь, протянул Мишелю руку. Мишель поспешно вскочил, тоже протянул руку и почувствовал, что рука у Джеремия Смита жесткая, что совсем не вязалось с той добродушной мягкостью, которой светилось его лицо.

— И… звоните! — еще раз мягко, но настойчиво повторил американец и дружески, доверительно, как старому знакомому, подмигнул: — Может быть, я вам чем-нибудь смогу помочь… кто знает!

«Сколько же ему лет? — подумал Мишель, глядя вслед Джеремии Смиту. — Сорок? Пятьдесят? Шестьдесят? Нет, на старика он совсем не похож, идет… уверенно, как молодой!»

— Кто это? — услышал он позади себя голос Саусан и, обернувшись, увидел, что она стоит в трех шагах от него и внимательно смотрит вслед уходящему Смиту.

— Так… один мой знакомый… американец… секретарь посольства, — вдруг неожиданно для самого себя небрежно ответил Мишель.

— Хорошенькие у тебя знакомые! — фыркнула Саусан, и лицо ее стало жестким. — И давно ты его знаешь?

— Да нет же! — смутился Мишель, поняв, что совершил ошибку, рассердившую его возлюбленную. — Я тут сидел… тебя все не было… он подошел, присел отдохнуть, представился… и все.

— Ну ладно, — смягчилась Саусан, видя, что лицо Мишеля от волнения пошло красными пятнами.

Она еще раз бросила взгляд в сторону американца, уже спустившегося почти к самой набережной, шумно выдохнула и села на скамейку, решительно заложив ногу на ногу.

На ней была красная рубашка с закатанными по локоть рукавами, укороченные джинсы, суженные книзу и перехваченные манжетами на изящных лодыжках. Туфли были тоже джинсовые, на низких каблуках.

Она вынула из сумки пачку «Мальборо», золотую, украшенную изумрудиком зажигалку, закурила и откинулась на спинку скамейки.

И тут на правой ее руке, державшей сигарету, Мишель увидел большой шрам, чуть выше локтя: розовато-белый, резко выделяющийся на загорелой коже. Мишель никогда не видел его раньше… — Что это? — неожиданно для самого себя спросил он.

Саусан досадливо поморщилась, спустила рукава и застегнула манжеты наглухо.

— Ты же доктор и сам должен разбираться в таких делах, — грубовато ответила она. — Военно-полевую хирургию вы изучаете…

— Пуля крупного калибра или осколок, — машинально определил он. — Ранение в мышечную ткань, кость не задета.

— Все правильно, доктор, — усмехнулась Саусан. — Пуля из крупнокалиберного израильского пулемета. Деревня Хальде, июль восемьдесят второго года. Наш отряд вместе с коммунистами и шиитами отбивал там израильские десанты. Ты помнишь, сколько раз мы их сбрасывали в море?

Мишель молча кивнул. В дни израильского вторжения летом восемьдесят второго он случайно застрял на Юге у старшего брата и лишь потом, к концу года, вернулся в Бейрут, начавший понемногу оправляться от кровавой бойни, учиненной здесь израильтянами. Впрочем, в те трагические дни он и не рвался в ряды защитников Бейрута, хотя и сочувствовал им.

Глава 2

— Хорошо, я согласна, а теперь поговори с мамой, — сказала ему Саусан на скамейке под старым эвкалиптом, когда он все-таки набрался решимости и просил ее стать его женой.

Это была традиционная фраза, означающая, что его предложение принято. Дальше будущему жениху полагалось отправиться в дом невесты и заявить ее матери о своих серьезных намерениях. С этого момента молодые люди считались помолвленными и начинались приготовления к свадьбе, растягивающиеся порою на многие и многие месяцы. У христиан и у мусульман они проходили по-разному, смешанные же браки были очень редки, и чаще всего при этом жена принимала религию мужа, но бывало и так, что каждый свою религию сохранял. Девушкам из общины друзов было легче: законы друзов позволяют им переходить в чужую религию, если это выгодно общине, но обязывают в душе оставаться преданным вере отцов.

В субботу после окончания занятий Саусан отправилась в горы, к родителям, чтобы подготовить их к визиту Мишеля.