Кровь на черных тюльпанах - [43]
Недовольство переросло в ненависть. И достаточно было малейшей искры, пустякового столкновения, чтобы начаться резне. Пылали христианские и друзские деревни, взлетали на воздух стены монастырей и горные гнезда феодалов! Это началось в шестидесятых годах прошлого века, но и потом кровавые счеты много раз сталкивали христиан и друзов.
Саусан выросла в культурной семье. Ее отец был сначала учителем, потом стал инженером-строителем. Два брата учились за границей, а старшая сестра работала в Бейруте — в большой и влиятельной газете, склонявшейся влево. В университетском компаунде религиозные столкновения всячески предотвращались: иностранные профессора и преподаватели проповедовали веротерпимость, студенты-христиане, мусульмане и друзы — мирно соседствовали на лекциях, в библиотеке, на спортивных площадках, вместе учились, сдавали экзамены, получали дипломы, мечтали о тех днях, когда в паспортах ливанцев будет упразднена графа — «религиозная принадлежность», а ливанское государство будет строиться не на конфессиональной[12] основе.
И Саусан не имела ничего против христиан, а тем более против мягкого и робкого Мишеля, к тому же похожего, как ей казалось, на безвременно погибшего знаменитого французского певца Клода Франсуа. Но… Если говорить о серьезных намерениях, то как отнесутся к Мишелю там, в горах, ведь ее семья — часть клана самого шейха, старейшины которого отнюдь не столь веротерпимы?
Она часто бывала теперь с Мишелем, несколько раз они даже поцеловались, но… Никто и никогда не видел их вместе в городе, ведь это могло бы привести к самым серьезным последствиям, ибо честь девушки должна быть чиста — пятна с нее смываются только кровью.
Мишель нравился Саусан все больше и больше. Она не понимала, почему ее тянет к нему, но ее тянуло — и все сильнее. В его присутствии ее обычная насмешливость обращалась в застенчивость. Мишель же наоборот — становился все увереннее, он даже начал уже заговаривать о будущем. Казалось, что различие в религиях его не волнует, и Саусан и радовалась этому, и пугалась — разве можно думать о чем-нибудь серьезном, отмахнувшись от религии?
Сегодня Мишель ждал ее под старым эвкалиптом, и Саусан знала, что должен произойти серьезный разговор.
Время шло, Мишель то и дело смотрел на часы и терпеливо ждал. Здесь, в Ливане, не привыкли подчиняться часовым стрелкам и связывать себя такой обузой, как точность. «Букра», «баден» — «завтра», «потом» — слова ничего в Ливане не значащие, и от них всегда можно отмахнуться, произнеся магическое слово «малеш» — «ничего», «неважно», «ерунда», «наплевать»!
— Разрешите?
Задумавшийся было Мишель вскинул голову. Перед ним стоял невысокий, плотный человек с наголо обритой круглой головой, крепко сидящей на короткой массивной шее. На желтоватом полном лице его густо кустились сросшиеся на переносице черные с проседью брови, из-под которых весело и дружелюбно улыбались карие глаза. К вывороченным, по-негритянски сизым губам спускался мясистый нос, подбородок был тяжелый, квадратный. Да, красавцем этого человека не назовешь, но в лице его было что-то вызывающее симпатию. Мишелю показалось, что он его где-то видел, видел много раз — и уже тогда он был ему симпатичен.
— Вспоминаете, где вы меня видели? — словно прочел его мысли незнакомец и добродушно рассмеялся. — Я — Кожак. Помните телевизионную серию об американском детективе? Так это я.
Мишель ахнул: точно, незнакомец был вылитый Кожак, некрасивый, но обаятельный американский киногерой, упорный и непобедимый борец против преступности. Но как он вдруг очутился здесь, в компаунде университета, в Бейруте?
И опять незнакомец прочел мысли Мишеля.
— Не ломайте голову, мой друг, — широко улыбнулся он. — Я — не Кожак. Просто я очень похож на актера, играющего его, так похож, что меня принимают за него все, кто смотрел эту бесконечную и — увы! — так далекую от того, что на самом деле творится в жизни, серию. А я — Джеремия Смит, и мои далекие предки были рабами-африканцами, привезенными с Черного континента на хлопковые плантации нашего Юга.
«Нашего Юга, — отметил про себя Мишель, — значит, он — американец».
— Да, я американец, — повторил его мысль Джеремия Смит, и Мишель испугался: а вдруг этот человек действительно умеет читать мысли, ведь есть же такие люди. Мишель много слышал о таких феноменах, хотя, как медик, не очень в них верил.
Джеремия Смит тем временем извлек из внутреннего кармана коричневого твидового пиджака дорогой бумажник — крокодиловая кожа! — а из бумажника вынул визитную карточку, отпечатанную на голубоватом картоне, и протянул ее Мишелю:
— Будем знакомы, мистер… мистер…
Он не заканчивал фразу, ожидая, когда Мишель представится, и Мишель поспешил это сделать:
— Мишель Абду…
— …мистер Абду, — весело повторил американец. — Очень рад, очень рад, мистер Абду. Я — пресс-атташе американского посольства, вернее, исполняю его обязанности, пока мой коллега уехал в Штаты… — Смит подмигнул и понизил голос до доверительного шепота: — …и судя по всему не спешит сюда возвращаться.
