Кровь-камень - [50]

Иерусалимец вернулся в свою комнату и лег.

В жестоких словах, которые он услышал, была правда. Откуда-то из глубин его памяти всплыли слова Джозии Брума; «Мне страшно подумать, что находятся люди, которые смотрят на Йона Шэнноу с уважением. Что такие дают миру? Ровным счетом ничего, вот что я тебе скажу!» Со спинки стула свисали его пистолеты. Оружие Громобоя.

«Кому они принесли мир? – подумал он с тоской. – Что хорошего ты хоть когда-нибудь сделал?»

На этот вопрос у него не было ответа, и он погрузился в тревожный сон.

* * *

– Лежите спокойно, – сказал чей-то голос, но Джозия Брум не мог послушаться. Плечо нестерпимо болело, пальцы левой руки мучительно подергивало. На него волнами накатывала тошнота, сквозь плотно закрытые веки сочились слезы, стекали по исхудалым щекам. Открыв глаза, он увидел старика с длинной седой бородой.

– В меня стреляли, – сказал Джозия Брум. – Они в меня стреляли.

И тут же понял, как глупо это звучит. Конечно, старик уже знает, что в него стреляли, – ведь грудь – и плечо у него перевязаны.

– Извините меня, – сказал Брум, плача и не понимая, в чем и почему он извиняется. Рану ожгла боль, и он застонал.

– Пуля отскочила вверх от ребра, сломала вам ключицу и засела под лопаткой. Скверная рана, но не смертельная. – Брум почувствовал на лбу теплую ладонь старика. – А теперь лежите спокойно, как я уже сказал. Поговорим утром.

Брум судорожно вздохнул.

– Зачем они? – спросил он. – У меня нет врагов.

– Если это правда, – сухо сказал старик, – значит, вы не слишком нравитесь кому-то из своих друзей.

Джозия Брум не заметил иронии и вскоре забылся в беспокойной дремоте, перемежавшейся жуткими кошмарами. За ним гнались по раскаленной пустыне всадники с огненными глазами и непрерывно стреляли в него, и каждая пуля впивалась в его хрупкое тело. Но он все не умирал, и боль была нестерпимой. Он привскочил, проснулся, и боль от раны достигла апогея. Брум вскрикнул, и тотчас с ним рядом оказался старик.

– Лучше сядь-ка, сынок, – сказал он. – Дай-ка я помогу.

Старик оказался сильнее, чем выглядел, и усадил Брума спиной к стене пещеры. Рядом горел костерок, в чугунке на нем варилось мясо.

– Как я сюда попал? – спросил Брум.

– Упал с тележки, сынок. Тебе повезло: чуть левее, и ты угодил бы под колесо.

– А вы кто?

– Называй меня Джейком.

Брум уставился на старика. В нем чудилось что-то знакомое… Но вот что?

– Я Джозия Брум. Скажите мне, мы знакомы, Джейк?

– Теперь да, Джозия Брум. – Джейк отошел к костерку и помешал в чугунке длинной деревянной ложкой. – Навар будет крепкий, – сказал он.

Брум слабо улыбнулся.

– Вы похожи на одного из пророков, – сказал он. – На Моисея. У меня была книга с картинкой, как Моисей разделил Чермное море. Вы – ну вылитый он.

– Только я никакой не Моисей, – отозвался Джейк, снимая куртку. Брум увидел у него на бедрах кобуры с пистолетами. Джейк оглянулся на него. – Ты кого-нибудь из них узнал?

– Кажется… Да только я предпочел бы ошибиться.

– Иерусалимские Конники?

– Откуда вы знаете? – удивленно спросил Брум.

– Они гнались за тобой и нашли тележку. Потом повернули назад. Я слышал, как они разговаривали. Чуть не лопались от ярости, можешь мне поверить.

– Они… вас не видели?

– Меня никто не видит, пока я этого не захочу, – сообщил ему Джейк. – Такой уж у меня талант. Кроме того, могу тебя обрадовать: я немножко умею лечить. А куда ты направлялся?

– Направлялся?

– Вчера вечером в тележке?

– А! Это тележка Даниила Кейда. Он… О Господи!..

– В чем дело?

Брум горестно вздохнул.

– Его вчера вечером убили. Он спас меня, застрелив этого… убийцу. Но тот был не один. Его сообщники ворвались в дом и убили Кейда. Джейк кивнул.

– Ну, Даниил наверняка забрал с собой по-крайней мере двоих. Крепкий был человек. – Джейк усмехнулся. —Никто с этой жизнью расставаться не хочет, сынок, но старина Даниил, если бы мог выбирать, выбрал бы бой со служителями зла.

– Вы его знали?

– В былые дни, – сказал Джейк. – Никому не спускал.

– Он был разбойником и убийцей, – сурово сказал Брум. – Последним из последних. Но Господь просветил его.

Джейк засмеялся басистым веселым смехом:

– Да уж, менхир Брум! Второе чудо на пути в Дамаск.

– Вы над ним смеетесь? – спросил Брум, когда Джейк налил мясной отвар в деревянную чашку и вложил ее ему в руки.

– Не смеюсь, сынок. Но и не сужу. Во всяком случае, теперь. Это дело молодых. А теперь ешь-ка! Надо восполнять потерю крови.

– Мне бы сообщить Эльзе… – сказал Брум. – Она же будет беспокоиться.

– И еще как! – согласился Джейк. – Судя по разговору всадников, она теперь думает, что ты убил Пророка.

– Что-о-о?

– Такой идет разговор, сынок. Его нашли мертвым у тебя в доме, а когда Иерусалимские Конники прискакали на выстрелы, ты уложил двоих. Ты преопаснейший человек!

– Так никто же этому не поверит. Я всю жизнь был против насильственных действий!

– Просто поразительно, чему способны поверить люди. А теперь доедай.

– Я вернусь, – внезапно сказал Брум. – Обращусь к апостолу Савлу. Он меня знает. Он одарен необыкновенной проницательностью. Он меня выслушает. Джейк покачал головой:

– Ну никак нельзя сказать, Брум, что ты все на лету схватываешь.