Крот истории - [22]
— Послезавтра утром отплывают. Завтра вечером он вылетает в Ленинград. Уже все подписано…
— Можно поздравить, можно поздравить.
— Не горящись… Тимур тебе здорово подгадил…
— Я не горячусь… Тимур подгадил?.. При чем здесь Тимур?.. Это я еще выясню. Нет, но этот, каков! Вам точно известно?! Технический директор?! Поздравляю!
К счастью, татарин уже засыпал, сидя… По-моему, я выжрал у него весь резерв… Нет, что-то в бутылке осталось, я плохо помню. Темнело…
Я, шатаясь, по стенке, добрался к себе, лег. Попытался собраться: что же мне делать? Но в таком состоянии, что придумаешь?!.. Вдруг по коридору каблучки… в одну сторону… в другую… Опять… Курьерша! Выглянул, посмотрел… Есть еще кто или нет?! На цыпочках побежал, хорошо что ковер, по лесенке едва не навернулся!.. И внизу — она!!! Ждет! Караулит, сука!.. Технический директор, гад, мерзавец! Обошел! Обошел! Скотина! Б…! Ну ничего, меня голыми руками не возьмешь! Я тебе покажу! Ты у меня еще попляшешь! Мы еще посмотрим, чья возьмет!.. Ни тебе, ни твоему татарину меня не провести! Сейчас я еще и эту твою ставленницу пощупаю, дуру стоеросовую! Она у меня живо заговорит! Где вам со мной тягаться!
Такая ярость во мне поднялась. Я подбежал к ней, руки сами протянулись! — так и схватил ее за грудь, обеими руками, к себе! Зажал, к перилам притиснул, хотел попугать:
— Послушай, не могла бы ты оказать мне одну небольшую услугу…
Она неожиданно:
— Ой, Вадим Николаевич, отпустите! Ой, я сейчас закричу! Ой-ой, мне больно! Что с вами? Ой, вы совсем пьяный! Ха-ха-ха! Ой, отпустите, правда же больно! Это вас Мухамед напоил, да? Мне Генриетта-библиотекарша сказала: — «Кольцов пошел к Мухамедке, теперь обязательно напьются!» Ха-ха-ха! Ой-ой, больно же! Ю мейк ми э пэйн. Ой, какой перегар, закусывать можно! Ха-ха-ха!.. А вы целоваться совсем не умеете! Ну что вы делаете, нельзя, вдруг кто-нибудь увидит! Я закричу! Нельзя, нельзя, ну не здесь же, ну!
И тянет меня вперед, в холл — куда ближе… Ко мне, в комнату, было б разумней, но я плохо соображал… Подумал: вдруг, пока будем подыматься, вырвется и убежит!? Сам толкнул в темноту! Телевизор не горит, никого! Опять сделала вид, что уперлась, потащил, под коленки подхватил, на вощеном паркете поскользнулся, не удержались, на диван — бряк! Диван только хрустнул! Я — на нее! Ох, не надо мне идти на это, не надо, да и не хочется здесь, не хочется!.. Священный Диван… Кожа (диванная или ее, я уже не понимаю)… благоухает… но я еще борюсь с собой… Лондон… Степь… Повозки гремят… Тело упругое, молодое… Молчи! Молчи!.. Как неудобно, что на этом диване… А, черт с ним! Колесо Истории!.. Нет, не могу!.. Пропадаю!..
— Ой, не надо! Ой, не надо! Но сама-то млеет, слабеет…
— Не надо, не надо!.. Дарлинг… Ой, мне больно! Что Виктор Алексеевич теперь скажет?! Осторожней, осторожней! А-а-а-а!..
— Молчи!!! И тут она:
— Ой, кто-то идет!!!
Паутов?! Я шарахнулся от нее, как студент, присел, штаны подтягиваю, натянуть не могу, голой ж…, извините, к диванной коже как прилип, руки трясутся… есть там кто в дверях или нет?! Да… вроде Паутов, он… или меньше ростом? Постоял немного, повернулся и ушел… Шаги, слышно, удаляются? Или нет?! Эй!..
— Да нет же, никого нет, это мне показалось. Какой-то будто маленький человечек с сухой ручкой… Ой, как я напугалась! Нехороший вы, пьяница! Вон трусики мне порвали, набросились…
— А это не Паутов был?!
— Нет-нет, мне показалось! Никого не было. Ха-ха-ха! А вы испугались?
— Может татарин?!
— Нет, нет… Да не бойтесь вы! Шейм он ю… Хорошо… Более или менее привел себя в порядок. Для
конспирации включил телевизор… Маленький человечек с сухой ручкой… Да, мне тоже показалось, что с рукой у него что-то не то… Где же я видел эту фигурку? Кто-нибудь из посторонних? Привезен сюда временно? Надо посмотреть завтра в столовой… Или обман зрения — никого не было?
Успокоились, посидели на диване… Не хотелось, теперь-то уж совсем не хотелось… Совсем… Так, для виду потрогал ее… Но она и сама, пожалуй, напугана была… Маленький человечек из головы не шел. Один раз даже почудилось, что он снова в дверях и сухой ручкой грозит… Я прямо-таки в какую-то прострацию впал. Видно, хмель взял свое…
Глаза раскрыл, а ее уж нет. Ушла! Вот тут-то и понял: все, поймали они меня… Все было подстроено, все! Все было спланировано до мелочей, по минутам рассчитано… И с татарином, и с ней… Осечки не дали!.. Что там плел мне татарин, азиатская тварь?.. Точки бифуркации, Колесо Времени. Теперь начнется Колесо времени!.. Интересно, как они будут действовать? Клеить аморалку? А курьерша?
С ней элементарно — дадут другую работу, другое задание… Или у них долговременная программа — запутать по-. основательней, понадежней?.. А как?.. Вот тебе и маленький человечек с сухой ручкой!..
16 апреля
Он. Адм(ирал)
Утро… Голова трещит… Зайти бы к татарину, попросить рюмку… Нет, нельзя… А почему нельзя? Теперь все равно! Нет, нельзя!..
В столовой поковырял вилкой, аппетита нет, какой аппетит! Вернулся, разложил бумаги, и сразу — дверь настежь! — без стука! Паутов!!! Будто тоже ждал!!!
— Работаешь? — Да!
— Отлично. Успеваешь? — Да.
В. Ф. Кормер — одна из самых ярких и знаковых фигур московской жизни 1960—1970-х годов. По образованию математик, он по призванию был писателем и философом. На поверхностный взгляд «гуляка праздный», внутренне был сосредоточен на осмыслении происходящего. В силу этих обстоятельств КГБ не оставлял его без внимания. Роман «Наследство» не имел никаких шансов быть опубликованным в Советском Союзе, поскольку рассказывал о жизни интеллигенции антисоветской. Поэтому только благодаря самиздату с этой книгой ознакомились первые читатели.
В. Ф. Кормер — одна из самых ярких и знаковых фигур московской жизни 1960 —1970-х годов. По образованию математик, он по призванию был писателем и философом. На поверхностный взгляд «гуляка праздный», внутренне был сосредоточен на осмыслении происходящего. В силу этих обстоятельств КГБ не оставлял его без внимания. Важная тема романов, статей и пьесы В. Кормера — деформация личности в условиях несвободы, выражающаяся не только в индивидуальной патологии («Крот истории»), но и в искажении родовых черт всех социальных слоев («Двойное сознание…») и общества в целом.
В. Ф. Кормер — одна из самых ярких и знаковых фигур московской жизни 1960 —1970-х годов. По образованию математик, он по призванию был писателем и философом. На поверхностный взгляд «гуляка праздный», внутренне был сосредоточен на осмыслении происходящего. В силу этих обстоятельств КГБ не оставлял его без внимания. Важная тема романов, статей и пьесы В. Кормера — деформация личности в условиях несвободы, выражающаяся не только в индивидуальной патологии («Крот истории»), но и в искажении родовых черт всех социальных слоев («Двойное сознание…») и общества в целом.
Единственная пьеса Кормера, написанная почти одновременно с романом «Человек плюс машина», в 1977 году. Также не была напечатана при жизни автора. Впервые издана, опять исключительно благодаря В. Кантору, и с его предисловием в журнале «Вопросы философии» за 1997 год (№ 7).
В. Ф. Кормер — одна из самых ярких и знаковых фигур московской жизни 1960 —1970-х годов. По образованию математик, он по призванию был писателем и философом. На поверхностный взгляд «гуляка праздный», внутренне был сосредоточен на осмыслении происходящего. В силу этих обстоятельств КГБ не оставлял его без внимания. Важная тема романов, статей и пьесы В. Кормера — деформация личности в условиях несвободы, выражающаяся не только в индивидуальной патологии («Крот истории»), но и в искажении родовых черт всех социальных слоев («Двойное сознание…») и общества в целом.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Не научный анализ, а предвзятая вера в то, что советская власть есть продукт российского исторического развития и ничего больше, мешает исследователям усмотреть глубокий перелом, внесенный в Россию Октябрьским переворотом, и то сопротивление, на которое натолкнулась в ней коммунистическая идея…Между тем, как раз это сопротивление, этот конфликт между большевизмом и Россией есть, однако, совершенно очевидный факт. Усмотрение его есть, безусловно, необходимая методологическая предпосылка, а анализ его — важнейшая задача исследования…Безусловно, следует отказаться от тезиса, что деятельность Сталина имеет своей конечной целью добро…Необходимо обеспечить методологическую добросовестность и безупречность исследования.Анализ природы сталинизма с точки зрения его отношения к ценностям составляет методологический фундамент предлагаемого труда…
«Все описанные в книге эпизоды действительно имели место. Мне остается только принести извинения перед многотысячными жертвами женских лагерей за те эпизоды, которые я забыла или не успела упомянуть, ограниченная объемом книги. И принести благодарность тем не упомянутым в книге людям, что помогли мне выжить, выйти на свободу, и тем самым — написать мое свидетельство.»Опубликовано на английском, французском, немецком, шведском, финском, датском, норвежском, итальянском, голландском и японском языках.
Книга «Русская судьба: Записки члена НТС о Гражданской и Второй мировой войне.» впервые была издана издательством «Посев» в Нью-Йорке в 1989 году. Это мемуары Павла Васильевича Жадана (1901–1975), последнего Георгиевского кавалера (награжден за бои в Северной Таврии), эмигранта и активного члена НТС, отправившегося из эмиграции в Россию для создания «третьей силы» и «независимого свободного русского государства». НТС — Народно Трудовой Союз. Жадан вспоминает жизнь на хуторах Ставропольщины до революции, описывает события Гражданской войны, очевидцем которых он был, время немецкой оккупации в 1941-44 годах и жизнь русской эмиграции в Германии в послевоенные годы.
Известный британский журналист Оуэн Мэтьюз — наполовину русский, и именно о своих русских корнях он написал эту книгу, ставшую мировым бестселлером и переведенную на 22 языка. Мэтьюз учился в Оксфорде, а после работал репортером в горячих точках — от Югославии до Ирака. Значительная часть его карьеры связана с Россией: он много писал о Чечне, работал в The Moscow Times, а ныне возглавляет московское бюро журнала Newsweek.Рассказывая о драматичной судьбе трех поколений своей семьи, Мэтьюз делает особый акцент на необыкновенной истории любви его родителей.
Книга принадлежит к числу тех крайне редких книг, которые, появившись, сразу же входят в сокровищницу политической мысли. Она нужна именно сегодня, благодаря своей актуальности и своим исключительным достоинствам. Её автор сам был номенклатурщиком, позже, после побега на Запад, описал, что у нас творилось в ЦК и в других органах власти: кому какие привилегии полагались, кто на чём ездил, как назначали и как снимали с должности. Прежде всего, книга ясно и логично построена. Шаг за шагом она ведет читателя по разным частям советской системы, не теряя из виду систему в целом.