Крот истории - [14]
В этот день, 13 апреля, — надо сжечь листочек, я его еще не сжег, — я занят составлением параграфа о возможности сотрудничества с левым крылом влиятельного профсоюза в S=F. На даче тихо. За окном мелкий дождик. С утра трижды пробегала курьерша… Потом приперлась уборщица—я вам еще не описал ее? — чудовище, страшная одноглазая карга, сущая баба-яга, я боюсь на нее и взглянуть-то! Как только здесь таких держат?! (Тоже работает, между прочим, здесь с давних пор)… У меня, кстати, и она вызывала подозрения, но как будто они не подтверждаются: в мое отсутствие она не является. Я на всякий случай принимаю меры: если выхожу, то запираю бумаги в портфель, — в стол, между страниц кладу волосок, — чтоб увидеть, не рылся ли кто… Нет, непохоже. Пока вроде бы нет… Да и Паутов так грубо работать не станет, хотя… Хотя он дорого бы дал конечно, чтоб, так сказать, ознакомиться…
Ну вот, слава богу, ушла… И тут же опять шаги, стук в дверь… Паутов!.. Благодушно улыбается, я настораживаюсь.
— Привет, привет труженику! Как успехи? — Сам старается запустить глаза в мои бумаги, я их не успел прикрыть. — Торопишься?! Ничего, до отъезда еще время у тебя есть! Хе-хе! О, хорошо написал. Стилист! — (Углядел-таки!) — Кто только будет исполнять твои предначертания?! Кто?! А, ну конечно! Опять наш милый, чудный, наш дорогой, наш любезный Интерлингатор! Ох, ох…
Артист! Я стараюсь сообразить, чем вызван этот тон. Говорю:
— Я понимаю все твои претензии, отлично понимаю. Я согласен, что в данном вопросе, как и во многих других, это фигура далекая от идеала. Я вижу, поверь, все его недостатки, хотя бы то, что он слишком долго пробыл здесь, редко бывал там, и сейчас еще здесь, вместо того, чтобы быть там! Но, положа руку на сердце, я не вижу, не нахожу кругом никого, кто был бы сегодня лучше. Я хочу, я очень хотел бы найти такого человека, я его постоянно ищу, и ты сам ищешь, но до сих пор ведь мы еще так никого и не нашли! Он на сегодня фигура № 1, он — единственный человек, который способен что-то делать, способен претендовать на роль лидера, сплотить вокруг себя разнородные элементы, различных по уровню, по ориентации людей. У нас нет другого!
— Эк, куда хватил! На роль лидера, сплотить вокруг себя! Где уж ему! Нет, я ценю твои чувства, твою, так сказать, юношескую привязанность к этому семейству, знаю, что «первая любовь» не забывается… Но это чересчур! Пронести через годы такую верность! Молодец!
— Я же толкую тебе, что вижу его недостатки…
— Ты видишь их так же, как видят недостатки любовницы. Вижу, что одна нога короче другой, вижу, что «один глаз на вас, а другой на Арзамас», — а все равно люблю…. потому что другой нет! И зря ты ему такие характеристики даешь, зря в лидера продвигаешь. Это, если серьезно подойти, получается дезинформация…
— Я дезинформацией не занимаюсь!
— Ладно, это я так…
— Я указал на него, потому что, повторяю, сейчас нет другого, более подходящего человека!
— А проблема и не в человеке! В чем?! А проблема в том, что у нас нет… концепции). Вот в чем соль! Мы, прежде всего, не знаем, что с этой самой республикой S=F делать, зачем она нам нужна! И в этом вся загвоздка. Нужно ли нам ввязываться? Была бы концепция, человек бы тут же нашелся! А у тебя есть концепция? У твоего Интерлингатора она есть?! Ищу человека! Это волюнтаризм! Главное, понять общую тенденцию! Понять, как выражается всеобщая закономерность в данном единичном или особенном случае. Тебя же учили… Надо шире смотреть на вещи…
— Благодарю за совет. Но, кроме общих рассуждений, мы должны еще делать конкретное дело, принимать решения, направлять события, а не плыть по течению… И в том, что касается затронутого вопроса, я настаиваю, что Интерлингатор…
— Опять?! Ну ты упрям… А ты уверен, что Интерлингатор так уже рвется к предназначенной ему тобой роли?
— Уверен.
— Ты его так хорошо знаешь?
— Да. Он достаточно честолюбив, чувствителен к власти, к первенству… тщеславен…
— Ну, насчет честолюбия ты, разумеется, разбираешься. Это я не спорю… А кроме этого, по-твоему, ничего нет?
— А что еще?
— Хороший вопрос! Ха-ха-ха-ха!
— Я спрашиваю, что ты имеешь в виду, говоря об Интер-лингаторе!
— А то, что кроме честолюбия надо еще иметь характер. Надо уметь трудиться, работать, преодолевать трудности! А они работать не любят, ни один, ни другой, ни третий. Боятся, хотят всегда чистенькими остаться, так, язычком потрепать еще куда ни шло, а уж руки приложить, где им! Потому и не получалось у них никогда ничего, что как только нужно за дело браться, они сейчас в кусты! Мало ты за них поработал? И мало дел они завалили?! В другой ситуации кое за что можно было бы и к стенке поставить!
— Ну, довольно! Начинается любимое: «к стенке», «расстрелять», «четвертовать»…. И сразу всех троих! Никак не меньше!
— Да, всех троих! А ты, конечно, за Тимура обижен! Он очень тебе дорог!
— Да. А ты таких вещей не понимаешь? Тебе такие чувства неизвестны?
— Скажите, какой пафос! Что ж, ваша «великая дружба» продолжается? Крепнет?
— Это здесь ни при чем…
— Нет, а в самом деле, ты часто с ним встречаешься? Все обсуждаете проблемы, а?
В. Ф. Кормер — одна из самых ярких и знаковых фигур московской жизни 1960—1970-х годов. По образованию математик, он по призванию был писателем и философом. На поверхностный взгляд «гуляка праздный», внутренне был сосредоточен на осмыслении происходящего. В силу этих обстоятельств КГБ не оставлял его без внимания. Роман «Наследство» не имел никаких шансов быть опубликованным в Советском Союзе, поскольку рассказывал о жизни интеллигенции антисоветской. Поэтому только благодаря самиздату с этой книгой ознакомились первые читатели.
В. Ф. Кормер — одна из самых ярких и знаковых фигур московской жизни 1960 —1970-х годов. По образованию математик, он по призванию был писателем и философом. На поверхностный взгляд «гуляка праздный», внутренне был сосредоточен на осмыслении происходящего. В силу этих обстоятельств КГБ не оставлял его без внимания. Важная тема романов, статей и пьесы В. Кормера — деформация личности в условиях несвободы, выражающаяся не только в индивидуальной патологии («Крот истории»), но и в искажении родовых черт всех социальных слоев («Двойное сознание…») и общества в целом.
В. Ф. Кормер — одна из самых ярких и знаковых фигур московской жизни 1960 —1970-х годов. По образованию математик, он по призванию был писателем и философом. На поверхностный взгляд «гуляка праздный», внутренне был сосредоточен на осмыслении происходящего. В силу этих обстоятельств КГБ не оставлял его без внимания. Важная тема романов, статей и пьесы В. Кормера — деформация личности в условиях несвободы, выражающаяся не только в индивидуальной патологии («Крот истории»), но и в искажении родовых черт всех социальных слоев («Двойное сознание…») и общества в целом.
Единственная пьеса Кормера, написанная почти одновременно с романом «Человек плюс машина», в 1977 году. Также не была напечатана при жизни автора. Впервые издана, опять исключительно благодаря В. Кантору, и с его предисловием в журнале «Вопросы философии» за 1997 год (№ 7).
В. Ф. Кормер — одна из самых ярких и знаковых фигур московской жизни 1960 —1970-х годов. По образованию математик, он по призванию был писателем и философом. На поверхностный взгляд «гуляка праздный», внутренне был сосредоточен на осмыслении происходящего. В силу этих обстоятельств КГБ не оставлял его без внимания. Важная тема романов, статей и пьесы В. Кормера — деформация личности в условиях несвободы, выражающаяся не только в индивидуальной патологии («Крот истории»), но и в искажении родовых черт всех социальных слоев («Двойное сознание…») и общества в целом.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Не научный анализ, а предвзятая вера в то, что советская власть есть продукт российского исторического развития и ничего больше, мешает исследователям усмотреть глубокий перелом, внесенный в Россию Октябрьским переворотом, и то сопротивление, на которое натолкнулась в ней коммунистическая идея…Между тем, как раз это сопротивление, этот конфликт между большевизмом и Россией есть, однако, совершенно очевидный факт. Усмотрение его есть, безусловно, необходимая методологическая предпосылка, а анализ его — важнейшая задача исследования…Безусловно, следует отказаться от тезиса, что деятельность Сталина имеет своей конечной целью добро…Необходимо обеспечить методологическую добросовестность и безупречность исследования.Анализ природы сталинизма с точки зрения его отношения к ценностям составляет методологический фундамент предлагаемого труда…
«Все описанные в книге эпизоды действительно имели место. Мне остается только принести извинения перед многотысячными жертвами женских лагерей за те эпизоды, которые я забыла или не успела упомянуть, ограниченная объемом книги. И принести благодарность тем не упомянутым в книге людям, что помогли мне выжить, выйти на свободу, и тем самым — написать мое свидетельство.»Опубликовано на английском, французском, немецком, шведском, финском, датском, норвежском, итальянском, голландском и японском языках.
Книга «Русская судьба: Записки члена НТС о Гражданской и Второй мировой войне.» впервые была издана издательством «Посев» в Нью-Йорке в 1989 году. Это мемуары Павла Васильевича Жадана (1901–1975), последнего Георгиевского кавалера (награжден за бои в Северной Таврии), эмигранта и активного члена НТС, отправившегося из эмиграции в Россию для создания «третьей силы» и «независимого свободного русского государства». НТС — Народно Трудовой Союз. Жадан вспоминает жизнь на хуторах Ставропольщины до революции, описывает события Гражданской войны, очевидцем которых он был, время немецкой оккупации в 1941-44 годах и жизнь русской эмиграции в Германии в послевоенные годы.
Известный британский журналист Оуэн Мэтьюз — наполовину русский, и именно о своих русских корнях он написал эту книгу, ставшую мировым бестселлером и переведенную на 22 языка. Мэтьюз учился в Оксфорде, а после работал репортером в горячих точках — от Югославии до Ирака. Значительная часть его карьеры связана с Россией: он много писал о Чечне, работал в The Moscow Times, а ныне возглавляет московское бюро журнала Newsweek.Рассказывая о драматичной судьбе трех поколений своей семьи, Мэтьюз делает особый акцент на необыкновенной истории любви его родителей.
Книга принадлежит к числу тех крайне редких книг, которые, появившись, сразу же входят в сокровищницу политической мысли. Она нужна именно сегодня, благодаря своей актуальности и своим исключительным достоинствам. Её автор сам был номенклатурщиком, позже, после побега на Запад, описал, что у нас творилось в ЦК и в других органах власти: кому какие привилегии полагались, кто на чём ездил, как назначали и как снимали с должности. Прежде всего, книга ясно и логично построена. Шаг за шагом она ведет читателя по разным частям советской системы, не теряя из виду систему в целом.