Крот истории - [12]
На Паутове, строго рассуждая, большой вины нет: готовили ребят другие организации, он, когда они были здесь, читал им всего лишь курс философии исторического материализма, непосредственной ответственности за провал он не несет. И все же! Что, он не видел, с кем имеет дело?! Не видел, кому давал отличные характеристики?! Кого он противопоставлял испытанным, заслуженным кадрам, каковые мы имеем в лице тов. Интерлингатора?! Почему отвергал с порога потенциальных союзников Движения, таких как адмирал Хосе-Эстебан?! Несложно сообразить, какие слова при этом произносятся!..
Ему бы в такой ситуации не устоять, но ловок, черт, предусмотрителен. Он, оказывается, давно себе пути отхода наметил, и в те самые дни, когда история вскрылась — ушел! Взяли-таки в одно заведеньице на заведование кафедрой! Им, видите ли, неудобно было пересматривать свое намеренье, ибо формальной ответственности за события он не нес… Обскакал он нас, обскакал…
Я приготовился к самому худшему, но тут — опять везение! — на несколько лет неуязвим стал — благодаря, как уже сказал, второй женитьбе! Даже сразу помирились с Пауто-вым, попили коньячку, он был у нас в гостях, я заходил к нему. Потихоньку он под меня рыл, конечно, рыл, но ни разу я его не поймал.
И вот судьба снова сводит нас вместе, в одной точке, и колесо оборачивается так, что я под его началом!..
Я не тотчас этот факт оценил, сперва принял спокойно: думал, ничего страшного, это ненадолго, хотя конечно, я не очень доволен тем, что он меня к большому начальству не выпускает, препятствует мне на него выйти. Дает мне задания, уносит бумаги наверх, сам докладывает, безусловно присваивает мои идеи, мне излагает своими словами замечания руководства, половину перевирает, я чувствую; говорит: «Есть мнение», — но врет, врет! Я терплю, не иду на обострение, тем более что у Паутова это обычный прием по отношению и к другим сотрудникам. Я жду. И жена мне советует не спешить. Она через подругу знакома с дочерью одного тоже весьма и весьма большого человека. Тому обо мне уже передали (я, признаюсь, и его в глаза не видел), обещает поговорить при случае с тем, у которого я помощником, вообще продвинуть, ускорить мое назначение. Все совершается, однако, не так быстро, как хотелось бы. То болен тот, то этот, люди они немолодые уже, то один из них едет за границу, то у них разногласия по другому вопросу, и, следовательно, обо мне ходатайствовать несвоевременно, можно все испортить.
В целом, как представляется, взаимопонимание у них не совсем хорошее, я лишь надеюсь, что я, мое дело может оказаться той незначительной услугой, которую этот захочет оказать тому, чтобы продемонстрировать свою «добрую волю».
Пока суд да дело, у меня возникает идея обратиться к моему шефу лично, добиться приема. С пустыми руками к нему идти, конечно, нельзя. Я и решаю написать докладную записку, страниц 30–40, изложив в ней свое понимание ситуации в S=F, программу действий, критический разбор точек зрения, защищаемых моими оппонентами… Я убежден: он увидит, что я за человек! Надо играть ва-банк! И бить по нескольким направлениям сразу!
Бот этого-то и не получается! Я уезжаю, уповая, что жена будет в курсе событий; если нужно, даст знать; если нужно, обратится через подругу к… А она выкидывает эдакий фортель, отправляется в Крым! Оправдание, видишь ли, у нее было: кандидатура моя в принципе одобрена, волноваться нечего. Я ж говорил: римский характер! Сука!.. И вот, я сижу здесь на даче, работаю не разгибая спины, отрезан ото всего, не могу даже ничего толком объяснить ей по телефону! От дежурного-то снизу особенно не наговоришься — вся дача завтра будет обо всем осведомлена! Эта дрянь звонит мне по междугороднему, а я даже обматерить ее не могу! — Паутов все сразу вычислит, сообразит: что-то нечисто, — воспользуется! Я и мнусь: «Да, милая, да, дорогая. Отдыхай, обо мне не беспокойся!..» А сам чувствую: влип, прочно! Поначалу, правда, еще хорохорился, собирался записку побыстрее сделать и — в город! Не тут-то было!.. Зима кончилась у меня перед глазами, снег в лесу сошел, все зацвело, а я так у окна и сижу… Записка моя движется гораздо медленнее, чем хотелось, из Москвы никаких известий, словно все про меня забыли, и только рядом Паутов цветет вместе со всею природой, смотрит на меня веселыми очами, наслаждается, видя, как я хирею и чахну, намекает, что все мои затаенные мысли, все сомнения для него текст открытый! Да что я: «намекает, текст открытый»! — знал он, знал реально все действия, с кем я разговаривал, кого о чем просил. Знал досконально. Не раскусил я его стратегии, отнес его выходку с приездом сюда только на счет упрямства, вздорной фантазии, умозаключил, что движет им лишь желание мне по мелочам досадить…
Но вечером того дня, одиннадцатого, когда стемнело, и беготня по коридору возобновилась, я начал догадываться кое о чем… Курьершин топоток натолкнул меня на догадку!
Эта курьерша была, можно сказать, мечта всех здешних старичков. Не так чтобы очень хороша лицом, лицо среднее, но фигура!.. Грудастая, ноги прямые… Первый год, как я сюда приехал, еще совсем тоненькая была, а затем уже налилась… Самый сок! Чувствовалось, что еще год или два и готово — раздобреет, а сейчас было как раз то, что нужно. Девка по-своему неглупая, несколько раз я с нею беседовал, поразительно даже, как она все отношения между людьми вокруг схватывала, но в аспекте образованности серая до удивления. Чему их там в школе учат? Что такое Латинская Америка не знала. «Южную Америку, — говорит, — знаю. А Латинской, нет такой! Латинский язык есть, а Америки нету! Это вы меня разыгрываете! Ой, шутник какой! А что если я на экзамене так и отвечу?! Опять засыплюсь, на вашей совести будет!»… Оттого и в университет все никак не могла поступить, на этот раз уж я обещал помочь, устроить… Я уже сказал, что у нас с ней наметилось нечто вроде флирта, очень, очень легкого. У нее со всеми, впрочем, было что-то вроде флирта, со всеми, по моим наблюдениям, она говорила таким же тягучим, жеманным, б…ским тоном. Но я в последние дни обратил внимание, что ко мне она как будто особенно подклеивается: то она мне комплимент по поводу моей якобы испанской наружности сделает, то отметит, в какой я сегодня рубашечке… теперь вот взяла моду мимо меня по коридору бегать… Я порою подумывал, конечно… Но — нельзя, нельзя! Во-первых, есть пословица: не е…сь, где работаешь, не работай, где е…шься!.. А во-вторых…
В. Ф. Кормер — одна из самых ярких и знаковых фигур московской жизни 1960—1970-х годов. По образованию математик, он по призванию был писателем и философом. На поверхностный взгляд «гуляка праздный», внутренне был сосредоточен на осмыслении происходящего. В силу этих обстоятельств КГБ не оставлял его без внимания. Роман «Наследство» не имел никаких шансов быть опубликованным в Советском Союзе, поскольку рассказывал о жизни интеллигенции антисоветской. Поэтому только благодаря самиздату с этой книгой ознакомились первые читатели.
В. Ф. Кормер — одна из самых ярких и знаковых фигур московской жизни 1960 —1970-х годов. По образованию математик, он по призванию был писателем и философом. На поверхностный взгляд «гуляка праздный», внутренне был сосредоточен на осмыслении происходящего. В силу этих обстоятельств КГБ не оставлял его без внимания. Важная тема романов, статей и пьесы В. Кормера — деформация личности в условиях несвободы, выражающаяся не только в индивидуальной патологии («Крот истории»), но и в искажении родовых черт всех социальных слоев («Двойное сознание…») и общества в целом.
В. Ф. Кормер — одна из самых ярких и знаковых фигур московской жизни 1960 —1970-х годов. По образованию математик, он по призванию был писателем и философом. На поверхностный взгляд «гуляка праздный», внутренне был сосредоточен на осмыслении происходящего. В силу этих обстоятельств КГБ не оставлял его без внимания. Важная тема романов, статей и пьесы В. Кормера — деформация личности в условиях несвободы, выражающаяся не только в индивидуальной патологии («Крот истории»), но и в искажении родовых черт всех социальных слоев («Двойное сознание…») и общества в целом.
В. Ф. Кормер — одна из самых ярких и знаковых фигур московской жизни 1960 —1970-х годов. По образованию математик, он по призванию был писателем и философом. На поверхностный взгляд «гуляка праздный», внутренне был сосредоточен на осмыслении происходящего. В силу этих обстоятельств КГБ не оставлял его без внимания. Важная тема романов, статей и пьесы В. Кормера — деформация личности в условиях несвободы, выражающаяся не только в индивидуальной патологии («Крот истории»), но и в искажении родовых черт всех социальных слоев («Двойное сознание…») и общества в целом.
Единственная пьеса Кормера, написанная почти одновременно с романом «Человек плюс машина», в 1977 году. Также не была напечатана при жизни автора. Впервые издана, опять исключительно благодаря В. Кантору, и с его предисловием в журнале «Вопросы философии» за 1997 год (№ 7).
Даже в аду ГУЛАГа можно выжить. И даже оттуда можно бежать. Но никто не спасёт, если ад внутри тебя. Опубликовано: журнал «Полдень, XXI век», октябрь 2008.
…я счел своим долгом рассказать, каково в действительности положение «спеца», каковы те камни преткновения, кои делают плодотворную работу «спеца» при «советских условиях» фактически невозможною, кои убивают энергию и порыв к работе даже у самых лояльных специалистов, готовых служить России во что бы то ни стало, готовых искренно примириться с существующим строем, готовых закрывать глаза на ту атмосферу невежества и тупоумия, угроз и издевательства, подозрительности и слежки, самодурства и халатности, которая их окружает и с которою им приходится ежедневно и безнадежно бороться.Живой отклик, который моя книга нашла в германской, английской и в зарубежной русской прессе, побуждает меня издать эту книгу и на русском языке, хотя для русского читателя, вероятно, многое в ней и окажется известным.Я в этой книге не намерен ни преподносить научного труда, ни делать какие-либо разоблачения или сообщать сенсационные сведения.
«Я этому парню верю, так не врут», — сказал Р. Киплинг, прочитав в переводе автобиографическую повесть Юрия Бессонова «Двадцать шесть тюрем и побег с Соловков». Киплинг — единственный, кто поддержал Ю. Бессонова в тот момент, когда Л. Фейхтвангер, Р. Роллан и А. Франс заявляли, что «Побег...» — клевета на молодое советское государство. Памятная поездка А.М. Горького на Соловки была организована с целью замять международный скандал, а книга Бессонова исчезла из многих библиотек...
Не научный анализ, а предвзятая вера в то, что советская власть есть продукт российского исторического развития и ничего больше, мешает исследователям усмотреть глубокий перелом, внесенный в Россию Октябрьским переворотом, и то сопротивление, на которое натолкнулась в ней коммунистическая идея…Между тем, как раз это сопротивление, этот конфликт между большевизмом и Россией есть, однако, совершенно очевидный факт. Усмотрение его есть, безусловно, необходимая методологическая предпосылка, а анализ его — важнейшая задача исследования…Безусловно, следует отказаться от тезиса, что деятельность Сталина имеет своей конечной целью добро…Необходимо обеспечить методологическую добросовестность и безупречность исследования.Анализ природы сталинизма с точки зрения его отношения к ценностям составляет методологический фундамент предлагаемого труда…
В пятый том сочинений А. Аверченко включены рассказы из сборников «Караси и щуки» (1917), «Оккультные науки» (1917), «Чудеса в решете» (1918), «Нечистая сила» (1920), «Дети» (1922), «Кипящий котел» (1922). В том также вошла повесть «Подходцев и двое других» (1917) и самая знаменитая книга эмигрантского периода творчества Аверченко «Дюжина ножей в спину революции» (1921).http://ruslit.traumlibrary.net.
«Ковчег для незваных» (1976), это роман повествующий об освоении Советами Курильских островов после Второй мировой войны, роман, написанный автором уже за границей и показывающий, что эмиграция не нарушила его творческих импульсов. Образ Сталина в этом романе — один из интереснейших в современной русской литературе. Обложка работы художника М. Шемякина. Максимов, Владимир Емельянович (наст. фамилия, имя и отчество Самсонов, Лев Алексеевич) (1930–1995), русский писатель, публицист. Основатель и главный редактор журнала «Континент».