Крот - [2]
Однажды у Данаила возникла мысль утопить крота. И он залил водой весь огород. Развернул придорожный ручей - не для полива огорода, а чтобы его затопить. И целый день удерживал воду на грядках. Делал запруды, чтобы не ушло ни капли. Вода заливалась в кротовые дыры, и он тут же их затыкал. Сначала заполнял водой, а потом закупоривал. Заталкивал в них дерн и сушняк, утаптывал сверху. Вокруг пузырилась мутная вода, а он все месил грязь, и она чавкала у него под ногами. Он залил огород так, что вода покрыла помидоры и перец. Данаил надеялся, что крот утонет или, по крайней мере, вода хоть на время выгонит его с огорода. Но навредил он лишь самому себе. Потому что после этого не мог даже войти в огород. Ноги вязли, стебли перца и помидоров, вымазанные в грязи, повалились, зелень помялась и слиплась. Нужно было время, чтобы растения поднялись и хоть немного окрепли. С какой тоской Данаил смотрел на разоренные грядки, превращенные им в болото!
Наконец вода ушла, земля подсохла, но глянул Данаил Кордановский на свой огород, и в глазах у него вновь потемнело от гнева. Повсюду виднелись кротовые норы. Весь огород был в новых дырках. Рассада опять валялась корнями вверх. Каково было это видеть Данаилу Кордановскому? Он чувствовал себя так, как если бы крот прошел сквозь него, прокопал ему грудь, взрыл легкие. А может, и того хуже. Данаил с безумным видом бродил по своему огороду, подумывая, уж не поменять ли в нем всю землю. Но поскольку на такой подвиг его не хватило, он начал ругаться с соседями. Сначала он рассорился с Пейко Джамовским.
- Ты, Пейко, видел крота?
- Видел разок, - сказал Пейко, - шкурка как у черного поросенка или черной собаки.
- Ты хорошо его разглядел? - спросил Данаил.
- Да так, мельком видел, - сказал Пейко.
- А он тебя видел? - поинтересовался Данаил.
- Не знаю, - сказал Пейко, - говорят, кроты днем ничего не видят.
- Ну, значит, это ты мне его и подкидываешь, - сказал Данаил, - раз ты столько знаешь про кротов. Я вот его до сих пор почему-то не видел, - сказал Данаил Кордановский.
- Так и я только раз его видел, - возразил Пейко Джамовский.
- А что ж тогда в твоем огороде нет кротовых нор? - сказал Данаил Кордановский.
- А вот поди спроси, - ответил Пейко Джамовский.
- Вот я и спрашиваю, - сказал Данаил Кордановский.
- Вот я тебе и говорю, - сказал Пейко Джамовский.
Так, слово за слово, дело дошло до драки. Сначала между Данаилом Кордановским и Пейко Джамовским. Потом Данаил поссорился с Коруном Сивевским. А потом и со всеми остальными соседями. Он стал думать, что эта напасть - их рук дело, что это они подкидывают ему крота. И никто больше не хотел иметь дело с Данаилом Кордановским. Все обходили его стороной. Шарахались даже от его тени. Старались не попадаться на его пути, да и он стал их дичиться. Кроту же все было нипочем. Днем он забирался к Данаилу в огород, по ночам - в его сны. Только Данаил уснет, как земля встает на дыбы, забрасывает его кротовыми кучками. Он ловит крота, а груды земли все падают и падают на него, погребают его под собой. А когда он просыпался, лоб его был покрыт каплями холодного пота. Шло время, лицо Данаила осунулось, почернело. Данаил угасал, словно что-то грызло, точило его изнутри. И вот наступил день, когда он сдался и сомкнул веки. А может, он решил умереть, чтобы сойти под землю и там встретиться с кротом. Убить его или хотя бы, наконец, посмотреть на него.
Есть такой обычай - когда несут покойника, полагается по дороге несколько раз остановиться, чтобы он в последний раз простился со всем, что ему было дорого. Обычно - у колодцев и перекрестков. Когда несли Данаила, остановились напротив его огорода. Это недалеко от кладбища, так что, если соскучится, Данаил сможет даже прийти на свой огород. Как же он теперь без крота, сказал кто-то, да и как же теперь крот без Данаила...
И действительно: на сороковины родственники пришли на могилу помянуть усопшего и увидели там свежий кротовый лаз. Будто пришел старательный пахарь и проложил через могилу первую борозду. Люди посмотрели и прошептали:
- Господи боже, он и могилу его не оставил в покое...
"Этот странный, странный балканский мир... Видимо, в этом прекрасном крае, который и поныне раздирают жестокие страсти и смертельная вражда, что-то пробуждает необузданное воображение. Суровая правда жизни сочетается с вымыслом и в рассказах македонского писателя Петре Андреевского..." (М. Тарасова).Стоян Сираковский был разбойником, он никогда не проявлял милосердия даже к тем, кто молил о пощаде. А тут вдруг на постоялом дворе угостил чашкой кофе незнакомого старика и, не отрываясь, глядел на него. "...Как хотелось сказать: "Что за проклятое время - я боюсь сказать, ты боишься спросить"..
"Этот странный, странный балканский мир... Видимо, в этом прекрасном крае, который и поныне раздирают жестокие страсти и смертельная вражда, что-то пробуждает необузданное воображение. Суровая правда жизни сочетается с вымыслом и в рассказах македонского писателя Петре Андреевского..." (М. Тарасова).Селянин Гроздан Ошавковский прожил долгую жизнь, его не страшили облавы, погони, убийства. Но на старости лет Гроздан вдруг понял, как он слаб и беззащитен, - призрак жестоко убитого им когда-то односельчанина стал пугать его и изводить...Рассказ входит в сборник Петре Андреевского "Все лики смерти".
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
ДРУГОЕ ДЕТСТВО — роман о гомосексуальном подростке, взрослеющем в условиях непонимания близких, одиночества и невозможности поделиться с кем бы то ни было своими переживаниями. Мы наблюдаем за формированием его характера, начиная с восьмилетнего возраста и заканчивая выпускным классом. Трудности взаимоотношений с матерью и друзьями, первая любовь — обычные подростковые проблемы осложняются его непохожестью на других. Ему придется многим пожертвовать, прежде чем получится вырваться из узкого ленинградского социума к другой жизни, в которой есть надежда на понимание.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В подборке рассказов в журнале "Иностранная литература" популяризатор математики Мартин Гарднер, известный также как автор фантастических рассказов о профессоре Сляпенарском, предстает мастером короткой реалистической прозы, пронизанной тонким юмором и гуманизмом.
…Я не помню, что там были за хорошие новости. А вот плохие оказались действительно плохими. Я умирал от чего-то — от этого еще никто и никогда не умирал. Я умирал от чего-то абсолютно, фантастически нового…Совершенно обычный постмодернистский гражданин Стив (имя вымышленное) — бывший муж, несостоятельный отец и автор бессмертного лозунга «Как тебе понравилось завтра?» — может умирать от скуки. Такова реакция на информационный век. Гуру-садист Центра Внеконфессионального Восстановления и Искупления считает иначе.
Сана Валиулина родилась в Таллинне (1964), закончила МГУ, с 1989 года живет в Амстердаме. Автор книг на голландском – автобиографического романа «Крест» (2000), сборника повестей «Ниоткуда с любовью», романа «Дидар и Фарук» (2006), номинированного на литературную премию «Libris» и переведенного на немецкий, и романа «Сто лет уюта» (2009). Новый роман «Не боюсь Синей Бороды» (2015) был написан одновременно по-голландски и по-русски. Вышедший в 2016-м сборник эссе «Зимние ливни» был удостоен престижной литературной премии «Jan Hanlo Essayprijs». Роман «Не боюсь Синей Бороды» – о поколении «детей Брежнева», чье детство и взросление пришлось на эпоху застоя, – сшит из четырех пространств, четырех времен.