Кронштадтский детектив - [5]

— Иначе быть вам, Ефим, полный каюк! — пообещал он.

Надо сказать, тут я с ним был полностью согласен.

ОТ МЕСТА ПРОИСШЕСТВИЯ до полицейского отделения было рукой подать. Не прошло и десяти минут, как я, переодевшись в сухое, сидел в начальственном кабинете. В углу пыхтел самовар, а Вениамин Степанович самолично заваривал нам чай.

Это дело он никому не доверял. Только один раз, сразу по приезде, Вениамин Степанович отведал чаю, который специально для него заварил наш вечный дежурный Семён. Приличный чай, кстати. Я себе домой такой же покупаю. Однако едва Вениамин Степанович сделал первый глоток, в воздухе запахло грозой. Во взгляде инспектора отчетливо читалось: «Если вы рассчитывали вытурить меня из Кронштадта вот этой вот пакостью, то вы, братцы, сильно просчитались». Впрочем, тогда гроза прошла стороной, но с тех пор Вениамин Степанович заваривал чай самостоятельно. Покупал он его, кстати, тоже сам, у китайцев в Гостином дворе. Причём за такие баснословные деньги, что по мне, так они еще должны были поднести инспектору фарфоровый сервиз, а не просто кланяться с хитрющими улыбками на физиономиях!

— Итак, что там стряслось, Ефим? — спросил Вениамин Степанович, когда священнодействие — иначе процесс заваривания чая в его исполнении никак нельзя было назвать — завершилось, и он поставил передо мной кружку. — Пейте и рассказывайте. В таком порядке.

— Спасибо, — сказал я и осторожно отхлебнул.

Чай был горячий, но уже не кипяток, и у него был странный привкус. Из кружки ощутимо тянуло паленым. А ведь китайцы знали, кому чай отпускали. Семен их сразу предупредил, кто их важный покупатель и чем это может для них кончиться, так что вряд ли они осмелились бы столичному инспектору какую-нибудь дрянь втюхать.

Я сделал еще глоток, решил, что на вкус всё-таки неплохо, даже оригинально, и сказал:

— Да, в общем, рассказывать толком нечего, Вениамин Степанович. Когда я появился, бедняга уже тонул, и спасти его, увы, не удалось.

В этом была вся суть, но инспектору подавай детали: кто где стоял, что делал, что говорил. Я понимаю, в сыскном деле всякая мелочь должна быть на своем месте, но не раздувать же ради этого из мухи слона! Вот скажите на милость, какая, к примеру, разница: «спасите» или «скорее» кричала барышня? Я, пока подробно изложил всю историю, успел обсохнуть и допить чай.

— Хорошо, Ефим, — сказал инспектор. — Последний вопрос. Почему он тонул?

Я даже не сразу нашелся, что ответить. Вроде бы это было абсолютно очевидно.

— Так вода холоднющая, Вениамин Степанович. Руки-ноги свело, и привет. Да и пловец из него, прямо скажем, неважный. Барахтался кое-как, да и только.

— Это объясняет, почему он утонул, — недовольно проворчал инспектор. — А вот почему он вообще в канале оказался?

— Наверное, он — самоубийца, — ответил я.

— Наверное? — строгим тоном переспросил инспектор.

— Барышня ругала его как самоубийцу, — сказал я. — Но действительно ли он сводил счеты с жизнью или так она оценила его идею искупаться — тут я сказать не берусь. В любом случае случайно он в канал упасть не мог. Там решетка. Дырявая, правда, но не настолько, чтобы ее не заметить. К тому же он разделся. Значит, собирался прыгать.

— Скорее всего, — согласился инспектор. — Но, возможно, у него были для этого какие-то другие причины.

— Например, барышня, — усмехнулся я. — Которая решила избавиться от настойчивого кавалера и перебросила его через двухметровую решетку.

— Как версия, это вполне допустимо, — неожиданно согласился инспектор. — Но в ней, Ефим, есть два изъяна: слабый мотив и слабая физическая подготовка самой барышни. Она не смогла бы перебросить через решетку даже такого, как наш утопленник. Если только заставила самого перелезть. Вы не заметили у нее в руках, к примеру, пистолет?

— Нет. Да не она это, Вениамин Степанович, — вступился я за девушку. — Стала бы она тогда на помощь звать?

Инспектор покачал головой.

— Ну, звала-то она, положим не слишком активно, — сказал он. — Другая бы на ее месте сиреной завывала.

— Главное, дозвалась, — возразил я. — Всего одним криком, можно сказать.

— Да, это важно, — согласился инспектор. — Но это не объясняет, почему юноша оказался в канале? Почему, Ефим?

Его указательный палец, как револьвер, нацелился на меня, требуя незамедлительного ответа. Вот так с ходу у меня была только версия о самоубийстве.

— Не иначе, умом тронулся, — сказал я.

Инспектор сложил пальцы домиком и задумчиво уставился поверх них на свою кружку с чаем. Она у него была достойна особого внимания: размером с пивную, из синего фарфора с золотым узором. Если повернуть ее к себе ручкой, то слева красовался герб Российской империи, а справа — императорский вензель. По слухам, это был подарок от самого государя.

— Положим, ум — потеря серьезная, — констатировал инспектор. — Действительно, есть о чём сожалеть. Опять же, без него глупости всякие легче совершаются. А с чего он так вдруг умом тронулся, вы, конечно, не знаете?

Я пожал плечами.

— Тогда спросите у свидетельницы, — сказал инспектор. — Где там, кстати, эта красавица?

— В приемной, — ответил я. — Семен ей обещал найти что-нибудь накинуть на плечи. Она тоже малость промокла под дождем.