Кромвель - [86]

Трубы издают победный клич, процессия трогается. Теперь берегитесь, граф Ормонд! Вы будете иметь дело с храбрыми воинами; победить их — великая честь для вас, но и быть побежденными ими — тоже немалая честь. Вы говорите: «Цезарь или ничто!», а они: «Республика или ничто!» Так писали в газете. И Кромвель, всегда равнодушный к роскоши, принял на этот раз такой великолепный выезд как должное: это не он, а республика Англии идет в бой против врагов своих. Пусть все видят, как он, ничтожный слуга ее, которого Ормонд и подобные ему называют именем Иоанна Лейденского[11], идет на служение великому делу, и слава его — это слава новой Англии.

В Бристоле Кромвелю пришлось задержаться. Он обещал солдатам не двигаться с места, пока не прибыло все армейское снаряжение, пока всем солдатам не уплачено жалованье до последнего пенни. Здесь он был непреклонен. Ожидая подвоза артиллерии, обуви, бочонков с порохом, продовольствия, а главное — ста тысяч фунтов наличными, обещанных парламентом, он принимал посетителей и ездил по уэльским портам. К нему приехали Элизабет со старшим сыном Ричардом — проститься и пожелать доброго пути. Ричард, постоянная его забота теперь, напомнил ему о Дороти — невестке, к которой Кромвель питал некоторую слабость и называл «дочерью». Ее отцу, Ричарду Мэру, он написал в эти дни:

«Я очень рад слышать, что все у вас хорошо и что наши дети собираются поехать отдохнуть и поесть вишен; для дочери моей это вполне извинительно, я надеюсь, она имеет для этого добрые основания. Уверяю вас, сэр, я желаю ей добра и полагаю, что она это знает. Прошу вас, передайте ей, что я ожидаю от нее частых писем, из которых я надеюсь узнать, как поживает вся ваша семья… Вручаю вам моего сына и надеюсь, вы будете ему добрым руководителем… Я хочу, чтобы он стал серьезнее, время этого требует…»

Но семейные дела недолго занимали Кромвеля. Вскоре он, готовясь к походу, отправился в Милфорд Хэвен, гавань того самого Пемброка, который он так долго осаждал год назад. И здесь к нему явился неожиданный посетитель. Он был плечист, приземист, с тяжелым непроницаемым лицом. Звали его полковник Джордж Монк. С 1647 года он был по назначению парламента правителем провинции Ольстер. В самом облике этого человека, в молчаливости его было нечто загадочное. Прошлое его оказалось несколько подмоченным участием в гражданской войне на стороне короля и пленом; правда, позднее он искупил свою вину верной службой парламенту.

Сейчас Монк явился для объяснений. Положение его в Ирландии стало с начала года ужасным. Теснимый со всех сторон врагами, он вынужден был заключить на свой страх и риск трехмесячное перемирие с О'Нейлом — ирландским папистом. До поры до времени он скрывал его — и правильно делал: в глазах благочестивых пуритан любой договор с ирландцем, да вдобавок еще и католиком, человеком, под латами которого впоследствии было обнаружено одеяние доминиканского монаха, — сам по себе был страшным преступлением. В апреле Монк, уступая натиску отрядов лорда Инчикуина, отошел с остатками своих войск к крепости Дендалк и укрылся там. Припасы были на исходе, солдаты выражали недовольство задержкой жалованья, и Монк, не видя другого выхода, обратился к О'Нейлу за помощью — во исполнение условий перемирия. О'Нейл отказался, ссылаясь на отсутствие пороха, и отступил к Дерри. Тщетно Монк взывал к Джонсу, командиру гарнизона в Дублине: он тоже был блокирован неприятелем. Солдаты Монка, голодные, нищие, отказались сражаться, и он вынужден был сдать Дендалк войскам Ормонда.

Разговор был нелегким. Парламент осудил Монка за то, что он посмел заключить союз с «папистским чудовищем». Если бы еще этот союз увенчался успехом!.. Но поскольку дело было проиграно, крепость пала, было принято решение уволить просчитавшегося офицера.

Кромвель понимал, что Монк не мог поступить иначе. Рассказ мрачного полковника, даже его красноречивое молчание говорили о том, сколь серьезно положение в Ирландии. Как собрат по оружию, Кромвель не мог винить Монка. Но он не подумал о солдатах. Именно известие о договоре с О'Нейлом вызвало массовые дезертирства в войсках, уже готовых к отправке в Ирландию. Кромвель сказал Монку, что он должен нести всю ответственность за свой поступок, и мужественный полковник согласился. Его лицо, его честность, ум, готовность принять на себя вину Кромвель хорошо запомнил. Монк еще послужит ему верой и правдой — в этом он не сомневался.

А Ирландия, которая лежала так близко от Англии, что с башен Пемброкского замка в ясную погоду можно было различить очертания ее берега, тревожила Кромвеля все больше. Мало было двинуть туда отборные части армии, мало было до зубов вооружить их, снабдить деньгами, продовольствием, одеждой, медикаментами. Хорошо бы еще расколоть ирландские силы изнутри, сыграть на их разногласиях, тайно изыскать среди них предателей и перетянуть кое-кого на свою сторону. Не только мечом воюет теперь Кромвель. Умудренный многолетним боевым опытом, он знает: есть средства и посильнее открытого боя.

Еще в Лондоне Кромвелю удалось заключить негласный союз с лордом Брогхиллом, который уже несколько раз переходил из королевских войск в парламентские и обратно. Теперь, как донесли Кромвелю, он ехал к Карлу II за новыми полномочиями, чтобы затем воевать на его стороне в Ирландии. Кромвель тогда сам явился к незнакомому дворянину и ошеломил его, сказав без обиняков, что его намерения известны Государственному совету и уже подписан приказ о заключении его в Тауэр. Тот признался во всем и просил совета. Кромвель великодушно предложил ему пост генерала в ирландской экспедиции. Он будет освобожден от всех клятв и обязательств, кроме слова чести, и может убивать на войне только ирландцев. После некоторых колебаний Брогхилл согласился и был немедленно отправлен в Бристоль. Теперь Кромвель с ним не расставался: он нашел в нем не только умного и дельного помощника, но и близкого, преданного друга.