Кролик успокоился - [12]

Дженис, глядя ему в лицо, спрашивает:

— Да что с тобой, Гарри?

— Ничего, — огрызается он. — Со мной ничего. Но этот психопат, сынок наш, меня доведет! Не знаю, с чего его так подкидывает, я-то тут при чем? — Какое-то странное газообразное облако, заполнившее его грудь и голову, вдруг устремилось вниз, вслед за стрелой. Он расслабленно падает на водительское место, чувствуя, что не совсем ясно понимает, что к чему, но полный решимости вести машину. Когда переходишь в разряд пенсионеров, у тебя мало-помалу вырабатывается свой собственный режим жизни, и всякое вторжение других людей, в том числе и так называемых родных и близких, выбивает из колеи. Эти другие, то бишь остальные члены их с Дженис семейства, загружаются в машину позади него. Пру, качнув красиво очерченным широким задом, втиснутым в костюм с объемно-геометрическим рисунком, опускается на заднее сиденье рядом с посапывающим Роем, а Нельсон влезает с другой стороны и усаживается прямо позади Гарри, так что тот чувствует на шее под волосами его дыхание. Гарри поворачивает голову на максимально возможный градус и говорит Нельсону, скосив зрачок к самому уголку глаза: — Я против выражения «похитил».

— Против так против, ничем не могу помочь. Впечатление было очень похожее. Только что были, и вдруг раз — нигде нет, как сквозь землю провалились.

Как «Пан-Ам» — 103 на экране радара.

— Но мы-то знали, где мы, правда, Джуди? — Повысив голос, Гарри обращается назад. Девочка переползла через родителей и брата в багажный отсек и устроилась там среди вещей. В зеркале заднего обзора Гарри видит ее профиль с косичкой и нарядным бантом.

— Я сама не очень-то знала, но я знала, что ты знаешь, — отвечает она, как верный друг, протягивая ему тоненькую ниточку своего голоса.

Нельсон делает попытку извиниться.

— Я, конечно, напрасно так распсиховался, — говорит он, — но тебе не понять, какая это головная боль — иметь двоих детей, и потом, учти, мы добирались сюда целый день, и в довершение всего — на тебе, собственный отец крадет одного из твоих детей…

— Да не крал я ее, Господи помилуй! — перебивает Гарри. — Я покупал ей «Небесный батончик». — Он чувствует, как его сердце пускается вскачь, прыгает в бешеном галопе, и какой-то шальной удар снова и снова не в такт отдается в ноге. Он заводит «камри» и включает переднюю передачу, машина дергается с места, он жмет на тормоз и, перейдя на заднюю, начинает потихонечку выезжать, стараясь не приложиться к «бивуаку» из Миннесоты — не стукнуть ненароком выступающее сбоку зеркало и сам бок, украшенный гоночной полосой из трех оттенков коричневого цвета.

— Гарри, хочешь, я поведу? — спрашивает Дженис.

— Нет, не хочу, — говорит он. — С чего ты взяла, что я хочу?

Она в нерешительности молчит. Даже не глядя на нее, он ясно видит это выражение нерешительности: остренький кончик языка высовывается наружу и замирает у верхней губы, что у нее означает умственное усилие — уж он-то знает ее как облупленную. Он до такой степени знает ее, что поддерживать с ней разговор для него все равно как бороться врукопашную с самим собой.

— Просто минуту назад у тебя было такое лицо, — осторожно начинает она, — такое, что у меня…

— Белое как смерть?

— Вроде того.

Старикашка, который мнит себя главным распорядителем, указывает им, куда надо ехать — вдоль стрелок на асфальте к кассовой будке. Машины выстраиваются в очередь, прямо перед ними бежевая «хонда-аккорд» с номерами Нью-Джерси — «Штат садов»; затылки тех, кто в ней сидит, почему-то кажутся знакомыми — ну, конечно, это тот шустрый коротышка-попрыгунчик, который, огибая стулья, зигзагами проскакал через весь зал ожидания, и рядом с ним наша старая знакомая Грейс, а над задним сиденьем возвышается кучерявая шевелюра дочери и еще одна голова, даже выше и кучерявее, вся в тугих завитках, — голова молодого негра в стильном деловом костюме, про которого Гарри подумал, что он прибыл сам по себе и ничего общего с этим семейством не имеет. Старик папаша мелет языком не закрывая рта и отчаянно жестикулирует, а негр только кивает, точь-в-точь как кивал Гарри в ответ на поучения Фреда Спрингера. Да, нелегкая это работа — выслушивать тестя, даже когда вы с ним одного цвета. Гарри так увлечен, что едва не въезжает «хонде» в зад.

— Тормози, милый, тормози же! — не выдерживает Дженис, и откуда-то из белого расплывающегося пятна ее теннисного платья, каким оно распознается его боковым зрением, она протягивает ему пятьдесят центов для уплаты за стоянку. Узкоглазый парнишка, глухой ко всему вокруг в своих стереонаушниках, берет две монетки по двадцать пять центов рукой, дергающейся в такт ритму, который слышен ему одному, и полосатый шлагбаум поднимается перед ними — они свободны, могут катиться домой.

— Это ж надо, — говорит Гарри, выезжая на злосчастное аэропортное шоссе, — дожили, нечего сказать, собственный сын обвиняет отца в похищении детей. Подумайте, беда какая — у него не один, у него целых два ребенка! Да какая разница, хоть два, хоть один — все равно ты связан по рукам и ногам.

Умышленно или нет, Нельсон задел больное место, ведь у Гарри с Дженис когда-то было двое детей. Их умерший ребенок и по сей день живет с ними, безмолвно, намертво склеивая их сознанием вины и стыда, отравляя неистребимой горечью всю подноготную их жизни. И еще Кролик подозревает, что у него есть внебрачная дочь, на три года младше Нельсона, от женщины по имени Рут, хоть та и отрицала его отцовство при их последнем свидании.