Крокодил на песке - [23]

– Уолтер, что вы там плетете? – возмутилась я. – Нашли время для светской болтовни! И запомните – я не оставлю мистера Эмерсона до тех пор, пока он окончательно не поправится. – Я весело улыбнулась. – Всю жизнь мечтала поучаствовать в археологической экспедиции, это же так увлекательно! Перевозить вашего брата на судно нет никакого смысла, поскольку кризис наступит в самое ближайшее время. Думаю, для тревоги нет никаких оснований. Во-первых, у него крепкое телосложение, а во-вторых, за дело взялась я!

Уолтер ошеломленно взирал на меня, приоткрыв рот. Я отжала компресс и пристроила его на груди Эмерсона. Внезапно Уолтер встрепенулся и безо всякого предупреждения – нет, вы только подумайте! – поцеловал меня в щеку.

– Я верю в вас, мисс Пибоди! – с жаром воскликнул он. – Верю, что вы отвадите самого дьявола, если он явится сюда и начнет досаждать вам.

Прежде чем я успела отчитать молодого человека за поведение, недостойное джентльмена, он выскочил из гробницы.

Мы с Эмерсоном остались наедине. Несколько минут я рассматривала больного, потом сменила компресс и тихонько рассмеялась. Все-таки господь на редкость взбалмошное существо! По его замыслу одному досталось все, а другому ничего: если юный и красивый Уолтер был само обаяние, то Эмерсон начисто лишен привлекательности. Неудивительно, что бедная Эвелина поддалась чарам младшего из братьев. По счастью, мистер Эмерсон не представлял опасности ни для одной женщины в мире, иначе несчастных созданий на свете стало бы больше.

Однако должна признаться, что в своем нынешнем состоянии Эмерсон выглядел довольно трогательно. Я осторожно протерла влажной салфеткой его лицо, и страдальческая гримаса разгладилась, Эмерсон издал тихий вздох, словно маленький мальчик, и погрузился в глубокий сон.

3

Ночью наступил кризис, и мы с Эвелиной не прилегли до рассвета. По указанию Уолтера для нас расчистили соседнюю гробницу, а Майкл навел там уют, разбросав повсюду вязаные салфеточки и домотканые коврики. Но нам было не до уюта. Я не желала оставлять больного, а Эвелина не желала оставлять меня. Или же Уолтера... У меня не было сил, чтобы вникать в детали. Ближе к полуночи Эмерсон начал метаться на своем ложе, и понадобились невероятные усилия, чтобы удержать его на месте. В итоге я обзавелась приличным синяком под глазом. Никогда не видела, чтобы человек так бесился! Словно его собирались на веки вечные запихнуть в саркофаг, а мы были чудовищами с крокодильими головами.

Затем Эмерсон впал в забытье, которое, насколько я знала из книг по медицине, должно было закончиться либо смертью, либо полным и бесповоротным выздоровлением.

От постоянного выжимания компрессов у меня болели руки, а левая ладонь, в которую мертвой хваткой вцепился Эмерсон, адски горела. От усталости кружилась голова.

В самый темный час ночи, незадолго перед рассветом, наступила перемена. На мгновение я поддалась слабости, веки мои сами собой опустились, и я против своей воли погрузилась в тревожную дрему. В чувство меня привели сдавленные рыдания Уолтера. Я очнулась и испуганно посмотрела на Эмерсона. Он был совершенно недвижен. Сердце мое забилось сильнее. Неужели... Внезапно грудь Эмерсона поднялась и он вздохнул. Долго и протяжно. Пальцы его разжались, выпустив из плена мою ладонь, лицо обмякло.

Я глядела на него, чувствуя, как меня переполняют радость и торжество. Только теперь до меня дошло, что еще минута – и рухну без сил. Последние несколько часов я провела в скрюченном состоянии, и теперь все тело сводила судорога. Я покачнулась, Уолтер подхватил меня, перенес в наше новое жилище и осторожно уложил на постель. Убедившись, что со мной все в порядке, юноша вернулся к брату. Кто-то должен был находиться рядом с больным на случай рецидива, но я уже не боялась за жизнь Эмерсона.

4

Проснулась я поздно и долго не могла понять, где нахожусь. Вокруг поднимались угрюмые каменные стены, а подо мной вместо мягкой кушетки была какая-то твердая поверхность. Я пошевелилась и вскрикнула от боли. Левая рука распухла и нестерпимо горела.

Вслед за болью вернулась и память. Приподнявшись на тощем тюфяке, служившем мне ложем, я принялась шарить в поисках халата. На другом конце комнаты-гробницы спала Эвелина. Луч света, найдя щель в небрежно задернутом пологе, коснулся ее волос, и они заиграли темным золотом.

Я выбралась наружу и остановилась, завороженная невиданной красотой. Перед моими глазами, вплоть до пронзительно-синей излучины реки, расстилалась пустыня, а дальше, словно крепостные валы, громоздились скалы, сиявшие золотисто-розовыми бликами. Рассыпанные у реки глинобитные домишки казались отсюда удивительно живописными и опрятными. В стороне, на полпути между деревушкой и скалами, окутанные огромным песчаным облаком, мельтешили черные муравьи. Наверняка это были рабочие, нанятые братьями для раскопок.

Внезапно из соседней гробницы донеслась яростная ругань. Я невольно рассмеялась – наши волнения были напрасны. Похоже, несравненный Эмерсон пришел в себя.

Хочу внести ясность и сказать, что в это чудесное погожее утро мои чувства были вызваны исключительно хорошим настроением и христианским милосердием. К Эмерсону я испытывала лишь сострадание, каковое всякий добрый христианин испытывает к страдальцу, никаких других чувств и в помине не было. Мистер Эмерсон представлялся мне на редкость несимпатичным и неинтересным субъектом.