Крокодил - [3]

– Так он просто, значит, подрядчик.

– Ну, зачем же вы так круто. Подряд снимать он приезжает не иначе, как в сопровождении двух человек из артели. Затем свои резолюции не кладет… Все у него «собча» и с общего согласия. Он вот заметит, ежели малый работает подло, он сейчас к артели: так и так, надо поучить малого. И артель учит. Ну, а за денежки за свои он берет пользу! У него, посмотрите-ка, в Козлове дом-то какой, а с пятисот рублей пошел!.. В последнее время, говорят, роялино какое-то с ручкой завел: по целым часам сидит за этим роялино и хор нищих из «Фауста» отжаривает!

– Но зачем же он нужен артели?! – воскликнул я, – ведь сумей она добиться кредита, и Крокодил этот является совершеннейшим пятым колесом!

– Ах, как вы ошибаетесь! Вы плохо знаете народ, Николай Василич. Я имею право судить о нем… Я на своей шкуре… Не кредит тут главное, а главное – пришел к ним порядок в лице Крокодила. Вот в чем подоплека-то самая – порядок-с! Удалите-ка от них Крокодила, да они в тоске измаются… Помилуйте!.. Есть страх, палка, неумолимая как фатум^{1}, цемент. Есть смысл совокупного проживательства!..

– Петр Петрович! – воскликнул я в ужасе.

В эту неловкую для обоих нас минуту вошел лакей Евдокимка и степенно доложил:

– Сазон Психеич пришли-с.

– Зови, – с живостью произнес Батеев.

В кабинет боком пролез Крокодил. Он решительно сунул Батееву руку свою с толстыми, точно обрубленными пальцами, затем сунул ее мне и, не дожидаясь приглашения, тяжело ввалился в кресло. Я снова оглядел его: ну, толстяк! Лицо его казалось слепленным из теста и вот-вот было готово расплыться. Глаза глядели тупо и неподвижно. Он часто вздыхал и отирал лицо новым батистовым платком.

– Откуда едешь, Сазон Психеич? – спросил его Петр Петрович.

Тот вяло посмотрел на него.

– По ребятам езжу, – вымолвил он.

– Глуп, как этот стол, – шепнул мне Батеев и для вящей убедительности постучал по столу кулаком.

– Ну что, все в порядке?

– Это чего? – в недоумении спросил Крокодил.

– Везде порядок, говорю? Все как следует?

– Гм… – Крокодил задумался: он, видимо, не понимал вопроса. Петр Петрович подмигнул мне.

– В артели-то все благополучно, спрашиваю? – повторил он, возвышая голос.

– Ничего себе, – равнодушно ответил Крокодил.

– Скажите, пожалуйста, правда – вы порете, ежели кто забалуется? спросил я.

– Бывает.

– Разве же нельзя без этого?

Он поглядел на меня. Мне показалось, что в заплывших глазах его проскользнуло лукавство.

– Это уж как артель рассудит. Как она.

– Ну, а собственной властью не порете?

– Чего это-с? – Он снова не понял вопроса.

– Барин спрашивает, сам-то ты, без артели, порешь когда или нет? пояснил Петр Петрович.

Крокодил усмехнулся.

– Помилуйте, разве это возможно, чтоб без артели?

– А почему же нельзя?

Крокодил на мгновение задумался, но потом ответил с легким смехом:

– Шутить изволите.

– Положительный идиот! – шепнул мне Батеев.

– Ну, а каким вы пользуетесь процентом на капитал, что даете артели? полюбопытствовал я.

– Чего это-с? – беспомощно спросил Крокодил и вдруг ужасно вспотел.

Я повторил вопрос.

– Мы не обучены по эфтому… – сухо произнес он и, глубоко вздохнув, обратился к Петру Петровичу: – Вы уж, батюшка, пожалуйста, говядинку-то получше давайте!..

– Как получше! – вскочил Петр Петрович. – Да лучше моей говядины не найдешь!..

– Нет уж вы, пожалуйста, получше, – упрямо повторил Крокодил.

Петр Петрович пожал плечами.

Вошла Олимпиада Петровна. Крокодил и ей сунул свою потную, пухлую руку. Она сделала легонькую гримаску, но руку пожала.

– Как здоровье супруги? – любезно спросила она Крокодила.

– Ничего себе, – ответил Крокодил и прибавил неприличное слово.

Олимпиада Петровна усмехнулась, но не покраснела. Петр Петрович снова пожал плечами и постучал по столу. Вдруг Крокодил засуетился и стал прощаться. Олимпиада Петровна предложила ему остаться обедать. Он отказался, говоря, что ему нужно к артели; вечером же обещался зайти. Затем опять посовал рукою и ушел.

– Дурак! – сказали в один голос Батеевы по уходе Крокодила.

Я попросил у них извинения и вышел вслед за ним. Он шел костыляя и переваливаясь и тяжело опирался на яблоневую палку. Пузо свое он нес с каким-то достоинством и, видимо, щеголял его обширностью. Я дал ему скрыться в той избе, где жили плотники, и спустя двадцать минут последовал за ним. Артель обедала. В конце длинного стола восседал Крокодил. Перед ним стояла наполовину опорожненная бутыль и лежала ломтями нарезанная ветчина. Около него так же, как и прежде, помещались почетнейшие лица артели. Все ели истово и, если можно так выразиться, в глубоком благоговении.

– Хлеб да соль! – сказал я.

Крокодил буркнул что-то; один из его соседей предупредительно дал мне место на скамейке. Я взял ложку и попробовал щей; щи оказались превосходнейшие. После щей Крокодил сказал, прижмуривая глаза:

– Насыпь по стаканчику.

Один из десятников взял бутыль под мышку и начал обходить с нею стол. Все выпили. Во время паузы, наступившей после щей, языки несколько развязались. Послышались степенные замечания насчет инструментов, способа рубки и т. п. Вдруг раскрыл уста Крокодил.

– Петрович, – вымолвил он, – твоя мать, Петрович, денег просит. Прислала письмо.