Кризи - [32]
Установленный в одном из углов мегафон объясняет мне, откуда взялся нечеловеческий голос. Я пытаюсь понять расположение усадьбы. Это не так-то легко. В центре расположено то, что осталось от башни, квадратной, довольно высокой башни с обрушившимся верхом, с облупившимися стенами и узкими окнами. Вокруг этой башни — куча (другого слова я не нахожу) комнат, строений и пристроек, которые, должно быть, воздвигались на протяжении многих веков, судя по всему, как придется, на разных уровнях. Перегнувшись через край террасы, я вижу, как внизу, где растут три гигантских подсолнуха, какая-то женщина что-то готовит на жаровне, я замечаю сразу заинтересовавшую меня галерею. Я пытаюсь попасть в нее изнутри. Открываю одну дверь: стенной шкаф. Открываю другую: лестница, ведущая неизвестно куда. Наконец, открываю третью: это и есть галерея, длинное помещение, со множеством окон, откуда в желтых лучах искрящейся на солнце пыли на меня взглянули своими пустыми глазами двенадцать статуй. Что касается нашей спальни, то она насчитывает десять метров в длину и восемь в ширину. Там имеются большая испанская кровать, кое-какая другая мебель, — все огромное и черное, наконец, кафельная облицовка с изображением морского сражения: надутые паруса, морской бог, дующий в раковину, адмирал в голубых латах и бушующее море, на поверхности которого, у подножия нашей кровати, видны испуганные головы нескольких утопающих. Ванная комната — вся в позолоченной мозаике, которая от времени почернела. Две лебединые шеи из красной меди возвышаются над старинной ванной на крокодиловых ногах.
Как говорит Кризи, это ей все больше и больше напоминает ее мозамбикский остров. На следующий день мы берем в Сорренто напрокат моторную лодку с двумя двигателями по двести лошадиных сил каждый, выстеленную в задней ее части плоскими желтыми подушками. Нам также дают моряка, высокого, загорелого, как черт, парня, с голубыми глазами и с понимающей, как Колетт мужа, улыбкой; Кризи пытается объясняться с ним по — испански, но он отвечает лишь огорченной мимикой и, спрятавшись за своей понимающей улыбкой, за все время сказал нам от силы три слова. На море штиль. Мы огибаем один мыс, потом другой. Я сажусь за руль. Кризи, стоя рядом со мной и ухватившись за ветровое стекло, вся сливается с ветром и рокотом моторов. Мы приплываем в пустынное место. На горизонте нет ни единого корабля, кругом тучные, как слоны, утесы, покрытые невысоким рыжим кустарником, но нигде не видно ни деревца, ни дома, ни какого-либо людского следа, если не считать старой полуразрушенной башни, да овальной чаши радара на самой вершине горы. Я останавливаю лодку. «Хочешь покататься на лыжах? Ты хотя бы умеешь на них кататься? Я всегда подозревал, что багамские плакаты — всего лишь фотомонтаж». — «Паршивец, — говорит Кризи. — Сейчас увидишь». Моряк тут же извлек из-под скамьи две лыжины, но она говорит: «Прекрасно! Но только я на таких не умею, я катаюсь на моно». Есть на лодке и монолыжи. Кризи спускается в воду. Я разматываю веревку. Мы трогаемся с места, набираем скорость, и Кризи вылетает из воды. Со своими мальчишескими плечами, с ногами, сомкнутыми на одной-единственной лыжине, она похожа на заостренный треугольник с острым углом.
По обе стороны от моторки в кильватере образуется два упругих жгута пены, причем таких плотных, что они кажутся твердыми. Кризи перепрыгивает через левый жгут и опускается на гладкую водную поверхность далеко от него. Затем она опять пересекает первый жгут, пересекает второй. Это похоже на танец, причем не ощущается никакого усилия. Она вся в пене, как на плакате с Багамами, а вода вокруг нее бьет ключом и урчит. Кризи еще раз перепрыгивает через жгут. Наклонившись в сторону, она летает почти на уровне моторки. Она несется, как стрела, она парит над водной гладью, словно чайка. Она скользит по морю, гладкому и плоскому, как оловянный поднос, и теперь это она сама заставляет его вспениваться веером то слева, то справа, в зависимости от того, куда она наклоняется. Моряк начинает длинный вираж. Кризи взмывает вверх. Она прочерчивает ослепительную дугу. Вцепившись в свой конец веревки, она летит, точно крошечная куколка. Моя крошечная куколка на море. Вокруг нас — созвучная нам пустота, массивные скалы, а солнце палит так, словно не светит, а хлещет своими лучами по морю. Вернувшись в след от моторки, Кризи заводит за спину обе держалки и, вся прямая, неподвижно, с расставленными в стороны локтями, застывшая на фоне белой борозды, напоминает теперь амфору. Мы замедляем ход. Она погружается в воду. Мы подплываем к ней и забираем ее на борт. «Теперь ты». Теперь моя очередь бороздить море, моя очередь пробовать силу подскакивающей подо мной воды, моя очередь превратиться в маленькую, прыгающую в пене куколку, которую Кризи держит на кончике веревки. Для меня, для нас обоих начинается эта неделя, которая вскоре, как и те четыре дня погружения в гостиной, превращается в один сплошной день, единый поток, единую массу, без дат, без часов, едва отмеченную пунктиром ночей.
Отделавшись от моряка, мы выходим в открытое море. Кризи достала из своих чемоданов снаряжение для подводного плавания, черное трико из блестящей ткани со стальными пуговицами, в конечном счете почти не более экзотическое, чем те костюмы, которые она представляла на площади Согласия. У нее такой вид, словно она собирается на какой-нибудь прием. Она надевает маску, ласты, берет ружье и прилаживает к поясу нож: вот теперь уже нельзя сказать, что она собирается на прием. Пока она ныряет, я, сидя в лодке, качаюсь над ней на волнах. Потом она поднимается в лодку. Судя по всему, рыбой здесь и не пахнет. Она снимает свое обмундирование. Оставляет лишь маску и ласты. «Ты идешь?» — спрашивает она. Я в свою очередь тоже надеваю маску. Кризи исчезла. Распластавшись на поверхности воды я ищу ее. Наконец, замечаю. Вытянув руки вдоль тела, тихонько шевеля ластами, она выплывает в шести метрах подо мной из подводной расщелины, похожей на коридор, проплывает под шероховатой аркой. Я спускаюсь к ней. Она поднимается навстречу мне. Наши тела слегка касаются друг друга. Она опять опускается вниз. Дно там однородное, усеянное маленькими белыми лепестками, похожими на маргаритки. Моя Кризи всплывает ко мне из маргариток. Подальше — дно серовато-розовое; оно такое же нежно-розовое и зернистое, как твидовый костюм, который был на Кризи, когда мы с ней ездили обедать за город. А еще дальше дно, все в скалистых выступах и расщелинах, такое неровное, что напоминает скорее римские развалины.
Фелисьен Марсо, замечательный писатель и драматург, член французской Академии, родился в 1913 г. в небольшом бельгийском городке Кортенберг. Его пьесы и романы пользуются успехом во всем мире.В сборник вошли первый роман писателя «Капри — остров маленький», тонкий психологический роман «На волка слава…», а также роман «Кризи», за который Марсо получил высшую литературную награду Франции — премию Академии Гонкуров.
Фелисьен Марсо, замечательный писатель и драматург, член французской Академии, родился в 1913 г. в небольшом бельгийском городке Кортенберг. Его пьесы и романы пользуются успехом во всем мире.В сборник вошли первый роман писателя «Капри — остров маленький», тонкий психологический роман «На волка слава…», а также роман «Кризи», за который Марсо получил высшую литературную награду Франции — премию Академии Гонкуров.
Главный персонаж комедии Ф. Марсо — мелкий служащий Эмиль Мажис. Он страдает поначалу от своего унизительного положения в обществе, не знает, как добиться успеха в этом гладком, внешне отполированном, как поверхность яйца, буржуазном мире, в который он хочет войти и не знает как. Он чувствует себя как бы «вне игры» и решает, чтобы войти в эту «игру», «разбить яйцо», то есть преступить моральные нормы и принципы Автор использует форму сатирического, гротескного фарса. Это фактически традиционная история о «воспитании чувств», введенная в рамки драматического действия.
История жизни одного художника, живущего в мегаполисе и пытающегося справиться с трудностями, которые встают у него на пути и одна за другой пытаются сломать его. Но продолжая идти вперёд, он создаёт новые картины, влюбляется и борется против всего мира, шаг за шагом приближаясь к своему шедевру, который должен перевернуть всё представление о новом искусстве…Содержит нецензурную брань.
Героиня книги снимает дом в сельской местности, чтобы провести там отпуск вместе с маленькой дочкой. Однако вокруг них сразу же начинают происходить странные и загадочные события. Предполагаемая идиллия оборачивается кошмаром. В этой истории много невероятного, непостижимого и недосказанного, как в лучших латиноамериканских романах, где фантастика накрепко сплавляется с реальностью, почти не оставляя зазора для проверки здравым смыслом и житейской логикой. Автор с потрясающим мастерством сочетает тонкий психологический анализ с предельным эмоциональным напряжением, но не спешит дать ответы на главные вопросы.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Удивительная завораживающая и драматическая история одной семьи: бабушки, матери, отца, взрослой дочери, старшего сына и маленького мальчика. Все эти люди живут в подвале, лица взрослых изуродованы огнем при пожаре. А дочь и вовсе носит маску, чтобы скрыть черты, способные вызывать ужас даже у родных. Запертая в подвале семья вроде бы по-своему счастлива, но жизнь их отравляет тайна, которую взрослые хранят уже много лет. Постепенно у мальчика пробуждается желание выбраться из подвала, увидеть жизнь снаружи, тот огромный мир, где живут светлячки, о которых он знает из книг.
Посреди песенно-голубого Дуная, превратившегося ныне в «сточную канаву Европы», сел на мель теплоход с советскими туристами. И прежде чем ему снова удалось тронуться в путь, на борту разыгралось действие, которое в одинаковой степени можно назвать и драмой, и комедией. Об этом повесть «Немного смешно и довольно грустно». В другой повести — «Грация, или Период полураспада» автор обращается к жаркому лету 1986 года, когда еще не осознанная до конца чернобыльская трагедия уже влилась в судьбы людей. Кроме этих двух повестей, в сборник вошли рассказы, которые «смотрят» в наше, время с тревогой и улыбкой, иногда с вопросом и часто — с надеждой.
Доминик Татарка принадлежит к числу видных прозаиков социалистической Чехословакии. Роман «Республика попов», вышедший в 1948 году и выдержавший несколько изданий в Чехословакии и за ее рубежами, занимает ключевое положение в его творчестве. Роман в основе своей автобиографичен. В жизненном опыте главного героя, молодого учителя гимназии Томаша Менкины, отчетливо угадывается опыт самого Татарки. Подобно Томашу, он тоже был преподавателем-словесником «в маленьком провинциальном городке с двадцатью тысячаси жителей».