Кривой домишко - [35]

Искушение было велико, и Джозефина на минуту заколебалась. Но потом покачала головой.

— Нет, — сказала она и добавила: — Да и Шерлока Холмса я не очень люблю. Он ужасно старомодный. Тогда еще ездили в двухколесных экипажах.

— А как насчет тех писем? — спросил я.

— Каких писем?

— Писем, которые, как ты говорила, Бренда и Лоренс писали друг другу?

— Я все выдумала, — сказала Джозефина.

— Я тебе не верю.

— Правда, выдумала. Я часто выдумываю всякое. Меня это забавляет.

Я пристально посмотрел на нее. Она ответила мне таким же пристальным взглядом.

— Послушай, Джозефина. Я знаком с одним человеком, который работает в Британском музее и очень много знает о Библии. Если я узнаю у него, почему собаки не стали есть ладони рук Иезавели, ты мне расскажешь об этих письмах?

На сей раз Джозефина действительно долго боролась с искушением.

Где-то совсем неподалеку с резким сухим звуком хрустнула веточка.

Джозефина отказалась наотрез:

— Нет, не расскажу.

Я признал свое поражение. С большим опозданием вспомнил совет своего отца.

— Ну, конечно же, — сказал я. — Это ведь только игра. Разумеется, на самом деле ты ничего не знаешь.

Джозефина поморгала, но на эту приманку не клюнула.

Я встал.

— Мне надо пойти в дом и найти Софию. Пойдем со мной?

— Я останусь здесь, — сказала Джозефина.

— Нет, не останешься, а пойдешь со мной вместе.

Довольно бесцеремонно я поставил ее на ноги. Казалось, она была удивлена моими действиями и собиралась запротестовать, но довольно скоро сдалась — несомненно, потому, что ей хотелось посмотреть самой, как будут реагировать члены семейства на мое появление.

В тот момент я не смог бы, наверное, ответить, почему так настаивал на том, чтобы она меня сопровождала. Я понял это только позднее, когда мы входили в дом через парадную дверь.

Причина была в том, что где-то неожиданно хрустнула веточка.

Глава XIV

Из большой гостиной доносился мерный шум голосов. Я немного помедлил в раздумье, но не вошел туда. Прошел дальше по коридору и, подчиняясь какому-то импульсу, открыл дверь, ведущую в подсобные помещения. Там был темный коридор, однако вдруг отворилась еще какая-то дверь, и взору предстала просторная, ярко освещенная кухня. В дверях ее стояла пожилая, довольно грузная женщина. На ней был белоснежный передник, завязанный вокруг широкой талии, и, как только увидел ее, я в тот же момент почувствовал, что все в порядке. Именно такое ощущение дает человеку присутствие любой доброй нянюшки. В мои тридцать пять лет я почувствовал себя четырехлетним карапузом, которого утешили и подбодрили.

Насколько я помнил, нянюшка со мной еще не встречалась, но она сразу же сказала:

— Вы ведь мистер Чарльз? Проходите в кухню и позвольте мне напоить вас чаем.

Кухня была просторной и очень уютной. Я сел к столу, стоящему в центре, и нянюшка принесла мне чашку чая и парочку бисквитных печений на тарелке. Я еще сильней почувствовал, будто бы возвратился в детство. Все вокруг было в порядке… и все страхи, порожденные чем-то темным и непонятным, покинули меня.

— Мисс София обрадуется вашему приходу, — сказала нянюшка. — Она слишком нервничает. Все они сейчас взвинчены, — неодобрительно добавила она.

Я оглянулся.

— А где Джозефина? Она вошла в дом вместе со мной.

Нянюшка неодобрительно поцокала языком.

— Подслушивает под дверями и записывает всякие глупости в своей дурацкой записной книжке, которую вечно таскает с собой, — сказала она. — Ее следовало бы отдать в школу, чтобы она могла играть со своими сверстниками. Я говорила об этом мисс Эдит, и она согласилась со мной… но хозяин считал, что ее лучше воспитывать в домашних условиях.

— Он, наверное, очень любит ее? — спросил я.

— Очень. Он всех их любил.

Меня несколько озадачило, что нянюшка с такой определенностью относит к прошлому привязанность Филипа к своему отпрыску. От нянюшки не укрылось мое удивление, и она, немного смутившись, объяснила:

— Когда сказала «хозяин», я имела в виду старого мистера Леонидиса.

Прежде чем я успел что-либо ответить на это, дверь распахнулась и вошла София.

— Чарльз! — воскликнула она и быстро добавила: — Нянюшка, как я рада, что он пришел.

— Я это знаю, дорогая.

Нянюшка собрала на подносе целую гору горшков и кастрюль и удалилась с ними в посудомоечную. И закрыла за собой дверь.

Я встал из-за стола и подошел к Софии, обнял ее и прижал к себе.

— Дорогая, ты дрожишь? Что случилось?

— Я боюсь, Чарльз. Я боюсь…

— Я люблю тебя, — сказал я. — Если бы ты позволила мне забрать тебя отсюда…

Она высвободилась из моих объятий и покачала головой.

— Это невозможно. Я должна дознаться правды. Но, знаешь ли, Чарльз, мне все это не нравится. Мне неприятно знать, что кто-то в нашем доме… кто-то, кого я вижу ежедневно и с кем разговариваю, на самом деле является хладнокровным расчетливым отравителем…

Я не смог ничего ответить ей. Такому человеку, как София, нельзя говорить банальные, бесполезные слова утешения.

— Если бы только узнать… — сказала она.

— Да, узнать правду, какой бы горькой она ни была, — согласился я.

— И знаешь, что меня пугает больше всего? — прошептала она. — То, что нам, возможно, никогда не удастся узнать правду.