Кривой домишко - [3]

Несколько позднее, когда официант поставил на стол кофе и удалился, все неожиданно вдруг встало на свои места. Вот мы сидим рядом — София и я — за маленьким столиком в ресторане, как это часто бывало раньше. И нескольких лет разлуки как не бывало.

— София… — сказал я.

И она немедленно откликнулась:

— Чарльз!

Я вздохнул с огромным облегчением…

— Слава богу, что все прошло, — сказал я. — Что это с нами случилось?

— Наверное, это я виновата. Я вела себя глупо.

— Но теперь все прошло?

— Да, теперь все прошло.

Мы улыбнулись друг другу.

— Дорогая! Когда мы сможем пожениться?

Улыбка сползла с ее губ. Что-то, чем бы оно ни было, вернулось снова.

— Не знаю, — промолвила она. — Не уверена, Чарльз, что вообще когда-нибудь смогу выйти за тебя замуж.

— Но почему, София? Я стал чужим для тебя? Тебе нужно время, чтобы снова ко мне привыкнуть? Или в твоей жизни появился кто-нибудь другой? Нет, — остановил я сам себя. — Какой же я осел! Здесь что-то совсем другое…

— Ты не ошибся, дело совсем в другом. — Она помолчала, а потом еле слышно добавила: — Все дело в смерти моего деда.

— В смерти твоего деда? Но почему? Что она может изменить? Неужели речь идет о деньгах? Он ничего не оставил? Но, любимая, уверяю тебя…

— Дело не в деньгах. — На лице ее промелькнула улыбка. — Уверена, что ты взял бы меня замуж и в одной сорочке, как говорили в старину. К тому же дед никогда в жизни не терял денег.

— Тогда в чем же дело?

— Дело в самой смерти, Чарльз. Видишь ли, я думаю, что он не просто умер… своей смертью. Мне кажется, что, возможно, его убили…

Я в изумлении уставился на нее.

— Что за абсурдная мысль? Почему это пришло тебе в голову?

— Самой мне это не пришло бы в голову. Но сначала врач повел себя как-то странно, отказался подписать свидетельство о смерти. А теперь вот собираются делать вскрытие. Совершенно ясно, что они подозревают что-то неладное.

Я не стал возражать ей. София была умна. И если уж она сделала какие-то выводы, то на них можно было положиться.

Вместо этого я сказал с искренней уверенностью:

— Подозрения могут оказаться необоснованными. Но даже если, предположим, они подтвердятся, разве это может отразиться на наших с тобой отношениях?

— При определенных обстоятельствах может. Ты находишься на дипломатической службе. А там весьма придирчиво относятся к биографиям жен сотрудников. И, пожалуйста, молчи. Я знаю все, что ты порываешься сказать. Ты считаешь своим долгом сказать мне это… и, полагаю, ты действительно так и думаешь… и теоретически полностью согласна со всем, что ты намерен сказать. Но у меня есть гордость… я дьявольски горда. Наш брак должен быть безукоризненным во всех отношениях… и я не хочу никаких жертв во имя любви! К тому же, как я уже говорила, еще есть надежда, что все будет в порядке.

— Ты имеешь в виду, что доктор мог допустить ошибку?

— Даже если он не ошибся, это не будет иметь значение, если только убийцей окажется тот, кому следует.

— Что ты имеешь в виду, София?

— Понимаю, что говорить такие вещи ужасно. Но, в конце концов, к чему кривить душой?

Она предупредила мои дальнейшие расспросы.

— Нет, Чарльз, я не скажу больше ни слова. Наверное, и так наговорила много лишнего. Но я твердо решила встретиться с тобой сегодня и попытаться объяснить все. Мы не должны ничего решать, пока не рассеются все сомнения.

— Расскажи мне об этом по крайней мере, — взмолился я.

Она покачала головой.

— Не хочу.

— Но… София…

— Нет, Чарльз. Не хочу, чтобы ты смотрел на наше семейство моими глазами. Хотелось бы, чтобы у тебя сложилось о каждом из нас непредвзятое мнение с позиции объективного, постороннего наблюдателя.

— А как это сделать?

Она посмотрела на меня, и в глубине ее глаз зажегся странный огонек.

— Ты узнаешь все от своего отца, — сказала она.

В Каире я как-то раз говорил Софии, что мой отец — заместитель комиссара Скотланд-Ярда. Он и теперь занимал эту должность.

У меня сжалось сердце.

— Значит, дела совсем плохи?

— Думаю, что да. Видишь того человека, который в одиночестве сидит за столиком у двери, — такой флегматичный молодой человек приятной наружности, по-видимому, бывший военный?

— Вижу.

— Так вот, сегодня́, когда я садилась в поезд, заметила его на платформе в Суинли-Дине.

— Думаешь, что за тобой установлена слежка?

— Да. Мне кажется, что все мы — как это говорится? — находимся под колпаком. Всем нам весьма прозрачно намекнули, что лучше не отлучаться из дому. Тем не менее я решила встретиться с тобой. — Ее маленький квадратный подбородок воинственно вздернулся вверх. — Я вылезла через окно ванной комнаты и спустилась по водосточной трубе.

— Милая!

— Но полиция знает свое дело. К тому же я посылала тебе телеграмму. Ну ладно, не будем думать об этом… мы здесь… вместе… Однако с этой минуты каждому из нас придется идти своим путем. — Она немного помедлила, а потом добавила: — К сожалению, нет никакого сомнения, что мы любим друг друга.

— Ни малейшего сомнения, — сказал я. — И не смей говорить, что это «к сожалению». Мы пережили войну. Мы не раз смотрели смерти в лицо, и я не могу понять, почему скоропостижная кончина одного старого человека… кстати, сколько ему было лет?