У меня подкосились ноги, и я сел на первый попавшийся стул. От потрясения я не мог вымолвить ни слова.
Тягостное молчание воцарилось в комнате. Костя стоял у окна и задумчиво постукивал ногтями по стеклу. Утятьев, не глядя на меня, суетливо тасовал и перекладывал из стороны в сторону бумаги на своем столе. Вдруг он спохватился:
— Чёрт подери, двенадцать скоро!
Сняв трубку и набирая номер, Утятьев скомандовал:
— Костя, давай, как будет двенадцать, колоти по трубе.
— Здрасьте, а как я узнаю?
— У тебя что, своих часов нету? На, держи мои, — он отстегнул браслет и, протягивая часы Косте, сказал в трубку: — Алё, центральный? Примите сигнал эталона.
Петухов взял со стола канцелярский дырокол и подошел к отопительному стояку в углу.
— Пять, четыре, три, два, один… — вполголоса отсчитал он, глядя на циферблат, и с размаху стукнул дыроколом по трубе.
Гулкий, утробный звук разнесся по всему нетопленому дому.
Утятьев кашлянул и раздельно, дикторским тоном сказал:
— Ровно двенадцать.
Январь—июнь 1989