Кривоград, или часы, по которым кремлёвские сверяют [журнальный вариант] - [35]

— Русских Лев Григорьевич.

— Я имею в виду, настоящая фамилия.

— А у меня одна фамилия, Русских, она же настоящая.

— Ну что вы запираетесь, Рускин, кого вы хотите обмануть вашим подложным паспортом? Значит, я записываю: Рускин Лев Григорьевич, он же Русских, подпольная кличка Физик. Так или нет?

— Действительно, я физик по образованию, и никакая это не кличка. Русских — моя настоящая фамилия. Я не знаю никакого Рускина. И сроду не жил на Сивцевом Вражке. Зря стараетесь, уверяю вас.

Фядотов поднял на меня глаза и в замешательстве поскреб пальцем висок. Я сочувственно подумал, что он, вероятно, как и Костя Петухов, живет на третьем этаже и ходит мыться к знакомым.

— Наверно, закурить хотите? — спросил он.

— Нет, не курю.

— Давно бросили?

— И не начинал никогда.

— Странно, по моим сведениям, вы заядлый курильщик.

Хмыкнув, следователь принялся писать. Споро и без заминки заполнив протокол, он придвинул его ко мне вместе с бумагой и ручкой.

— Прочтите и распишитесь.

— Не буду, — заявил я.

— Как это не будете?

— А так. Отказываюсь подписывать.

Нахмурившись, следователь поднялся из-за стола, однако бить меня не стал, а прошелся по кабинету.

— Ладно, Рускин, — сказал он, вновь подойдя к столу и нажимая кнопку под столешницей. — Для первого раза хватит. Уведите арестованного.

Последние слова предназначались конвоиру, который и водворил меня обратно в камеру. Не раздеваясь, я лег на койку и, несмотря на боль в голове, почти мгновенно уснул.

Утром надзиратель разбудил меня, согнал с койки и сводил на оправку. Потом принесли завтрак. Свое решение о голодовке я пересмотрел. Впереди у меня этап и лагеря, значит, надо беречь силы, чтобы дотянуть до реабилитации. Поэтому я съел завтрак и стал думать.

В голову лезла всякая чушь. Вот, например. Материя дискретна, время непрерывно. Невозможно представить себе как непрерывную материю, так и дискретное время. В дискретном времени Ахилл никогда не догонит черепаху. Я вообразил, как он гонится за ней, в полной боевой выкладке, запыхавшийся и потный, бренчащий амуницией. Ему бы гнаться за Гектором, подвиг совершить, так нет, сдуру погнался за черепахой. Зенон Элейский ухмыляется в бороду, ему-то что, он, знай, апории выдумывает, благо не ему их решать. Еще я подумал, что теперь непонятно стало, то ли перестройка гонится за сталинизмом, то ли сталинизм за перестройкой. Зато ясно одно — кто кого догонит, тот того и разделает, как Бог черепаху. Безо всяких там апорий.

Тут пришел надзиратель и повел меня к следователю. Надзиратель оказался новый, а следователь вчерашний — Фядотов.

Внутренне я подготовился к новому туру игры в кошки-мышки, облыжным обвинениям и, возможно, незаконным методам ведения допроса. Однако случилось непредвиденное.

Сегодняшний Фядотов вел себя совсем иначе, нежели вчерашний. Он встал из-за стола, приветствовал меня, подав руку. В ответ я демонстративно заложил руки за спину. Тогда следователь неопределенно улыбнулся и попросил присаживаться.

— Извините, Лев Григорьевич, я вижу, вы не в духе, — заговорил он, нервно вертя в руках канцелярскую скрепку. — И я вполне вас понимаю. Должен перед вами извиниться, что я и делаю. Так что примите мои извинения, Лев Григорьевич, очень вас прошу. Произошла ошибка, крайне досадная ошибка, поверьте. Мы приняли вас за другого человека.

— В самом деле? — не поверил я своим ушам.

— Да, как это ни прискорбно для нас. Бывают же такие совпадения…

Нахлынувшую радость я не мог ни скрыть, ни унять, да в том и надобности не было.

— Значит, всё в порядке? И перестройка продолжается? Значит, перестройка необратима?

— Ну конечно, — широко улыбнулся Фядотов. — Вот ваш паспорт. Вещи вам отдадут при выходе. Вы свободны.

— А я-то уж вообразил невесть что, — изливался я. — Навыдумывал, знаете ли… Ах, до чего я рад, вы себе представить не можете. И за себя рад, и за страну, и вообще…

— Надеюсь, вы сохраните происшедшее в тайне? Нам бы очень этого хотелось.

— Да-да, понимаю, — закивал я. — Конечно же. Конечно.

— Тогда больше не смею вас задерживать. Всего доброго, — попрощался Фядотов. — Сержант, проводите товарища.

Вот так, неожиданно и счастливо, закончились мои приключения в Кривоградском КГБ. Нет худа без добра, ведь зато я лишний раз убедился в том, что альтернативы у перестройки нет. Ради этого стоило провести сутки под арестом.

Дорогу от КГБ до Службы точного времени я отыскал без труда — троллейбус останавливался как раз напротив, и через две остановки выходить.

— Батюшки, Лева! — как-то кисло обрадовался Утятьев при моем появлении. — Куда ты запропастился?

Он и Петухов сидели в промерзлом, нетопленном помещении отдела, не снимая пальто и шапок. Холод стоял такой, что пар шел изо рта.

— Мы уже и милицию, и морг обзвонили, и больницы… — сообщил Костя.

— А меня в КГБ забрали, — объяснил я.

— Час от часу не легче, — развел руками Утятьев. — Я ж тебя предупреждал, держи язык за зубами. Предупреждал или нет?

— Как забрали, за что? — вздрогнул Петухов.

— Да ни за что. Перепутали меня с кем-то. Продержали сутки, извинились и отпустили. Просили никому не говорить, так что я уж вам по секрету, ладно?