Критская Телица - [120]

— Кормовые весла сушить, носовыми грести! Потом, по команде, — наоборот. Вы мне, любезные, надобны свежими да выносливыми. Так держать, молодцы!

Клепсидры на борту не водилось.

Этруск только приблизительно мог сообразить, который час наступает, однако, судя по быстро светлеющему восточному небосклону, время близилось к четырем.

Особо торопиться было ни к чему, но и мешкать не следовало.

Архипират не без досады вспомнил, что накануне гребцы прилежно и без остатка высосали доставленное на борт вино. Теперь, в преддверии сражения, следовало бы, конечно, выделить каждому по доброй чарке, — да только где взять?

Отдав якорь в потайной бухте, экипаж и гребцы, как правило, подчистую уничтожали сохранившиеся припасы, зная, что получат свежие из дворцовых закромов, — а там, в гроте, на далеком скалистом острове, найдутся и еще кой-какие снедь и питье.

В итоге, на миопароне в решающую минуту не было ни капли, ни крошки. Расенна уже предусмотрительно заставил всех приложиться к уцелевшим остаткам пресной воды, утолить похмельную жажду, а на большее рассчитывать не приходилось.

Как почувствуют себя люди через часок-другой, архипират старался не размышлять.

«Лишь бы островка достичь в целости! Подкрепимся на славу... А до той поры страх отлично восстановит силы! Поймут, что удирать надобно во весь опор — откуда и резвость возьмется...»

— Раз... Два... Три... Носовые сушить, кормовыми грести! Слева табань, справа загребай!

Острый форштевень ладьи, оснащенный на славу откованным и закаленным тараном, обратился к востоку.

— Так держать. Раз... Два... Три...

Счет зазвучал чуть быстрее.

Ибо над морскою гладью должно было вот-вот показаться встающее солнце.

Следовало прибавить ходу.

* * *

— Остановитесь и подождите здесь, — велела нубийцам Иола, просовывая голову сквозь подрагивавшую в такт размеренной поступи занавеску паланкина.

Слуги опустили широкие носилки наземь, с удовольствием расслабили натруженные руки, выпрямились.

От портовой таверны их отделял один квартал. В стремительно светлевшем небе гасли последние звезды.

Улицы почти пустовали, только трудились поднявшиеся спозаранку метельщики, да одинокие случайные торговцы торопились на рыночную площадь, чтобы занять лучшие места, опередив любящих поспать собратьев.

Иола грациозно выбралась из паланкина, улыбнулась, кивнула носильщикам и быстро, но без лишней спешки двинулась вперед, обогнула угол.

Миновала три-четыре дома, сложенных из пористого песчаника, поравнялась с любимым кабачком Эпея, скосила взор.

Беспокойство и боязнь за мастера охватили женщину с новой силой. Иола страшилась неудачи, опасалась, что изначальный замысел, как обычно водится, примет направление нежданное и ,грозное.

«Если сорвется — конец... Рефий пощады не даст. Разве только, царица вступится... Навряд ли, ох, навряд ли!»

Эпей клятвенно заверил Иолу в безошибочности задуманного, однако вполне успокоить любящее сердце было, разумеется, невозможно. К тому же, шестое чувство нашептывало критянке, что умельцу грозит неведомая беда.

«И крыло это... Ладно, если полетит как следует, а если?..»

Стремясь не расплакаться от нарастающей тревоги, придворная — теперь уже почти бывшая — ускорила шаг. Таверна осталась позади. По сторонам тянулись дощатые сараи, амбары, склады; потом неожиданно открылась полоса набережной с перпендикулярно выступающими там и сям зубцами причалов. Перед Иолой простерлась обширная Кидонская гавань, усеянная большими и малыми кораблями, военными и торговыми.

Левее, локтях в ста пятидесяти, прильнула к суше довольно крупная лодка.

Иола прямиком направилась туда, ибо иных мелких судов подле береговой кромки не замечалось. Правда, кое-где высились пузатые грузовые суда — то ли египетские, то ли финикийские, — в подобных вещах Иола почти не разбиралась, — однако мастер определенно и недвусмысленно сказал: «лодка»...

Восседавший на передней скамье моряк внимательно поглядел на приближающуюся женщину и поднялся с места.

— Полагаю, госпожа, — вежливо обратился он к Иоле, — именно тебя мы и поджидаем?

— Возможно, — ответила критянка.

— Благоволи назвать имя, служащее пропуском...

— Эпей, — произнесла Иола и ощутила, как безудержно подступает к горлу теплый комок, а лица гребцов ни с того ни с сего начинают расплываться.

— Верно, — согласился моряк. — Разреши, я помогу взойти на борт.

Он протянул Иоле крепкую, намозоленную руку, и мгновение спустя женщину пристроили на возвышении близ носовой части.

— Отваливай! — скомандовал старший. — Поживее, как велено!

Лодку мгновенно оттолкнули от пристани, развернули к берегу кормой. Весла заработали в бешеном темпе. Зашипела и забулькала рассекаемая вода, колеблющаяся полоса возникла и потянулась позади.

«Вот и все», — подумала Иола.

И внезапно почувствовала невыразимое облегчение.

Точно сдавливавшие сердце холодные пальцы ослабли, разжались, пропали. С уверенностью, которой и сама объяснить не сумела бы, Иола поняла: Эпей действительно был в немалой опасности, но теперь она исчезла.

«Все будет хорошо, родной мой», — подумала Иола и уже не сумела сдержать хлынувших слез.

Она заплакала от пережитого напряжения, от любви, от радости.