Критика криминального разума - [10]

«На вопрос, не видела ли она каких-либо людей неподалеку от места поступления, Хильда Гнуте ответила, что подобное мог совершить только сам дьявол».

Здесь черным по белому было написано предположение о возможном убийце. Им был сам Сатана.

Не знаю точно, сколько времени я просидел, глядя в окно на скудный пейзаж. Дождь прекратился, и снова пошел снег. Постепенно у меня на глазах поля вокруг из грязно-серых сделались ослепительно белыми. На темном горизонте появился бледный плоский диск луны, а из леса донесся вой волков. Не помню уж, какие мысли занимали меня в те минуты; должно быть, я просто уснул. Так, в приятных снах и мерзких кошмарах, продолжалось мое путешествие.

Внезапно кто-то похлопал меня по плечу.

— Приехали, сударь, — провозгласил сержант Кох. — Кенигсберг.

Глава 3

Небо над нашими головами представляло собой громадную темную пелену, вздыбленную и скомканную почти ураганным ветром. Низко над серебристым краем горизонта, там, где, как мне было хорошо известно, находилось Балтийское море, словно осколки цветного стекла, мерцало северное сияние. Снегопад прекратился. На городских окраинах снег лежал подобно ослепительно белому ковру.

— Погода, кажется, улучшается, — начал я, когда наша карета въезжала под массивную готическую арку, служившую западными воротами в город.

Сержант Кох ничего не ответил, так как в это мгновение отряд тяжеловооруженных солдат выбежал из ворот и окружил наш экипаж. Кох опустил стекло и выглянул в окно.

— Я нахожусь на службе при дворе. Человек, которого я сопровождаю, — новый поверенный, — высокомерно заявил он подбежавшим стражникам и жестом предложил мне тоже выглянуть в окно.

Солдаты вначале посмотрели на нас, затем переглянулись, держа мушкеты наизготовку, а один из них побежал в ворота. Несколько минут мы ждали в полном молчании, пока он не вернулся в сопровождении офицера.

— Кто из вас новый судья? — спросил офицер резко.

Темно-синий цвет камзола, кожаная фуражка, высокий плюмаж лилового цвета и впечатляющий набор серебряных украшений, покрывавших форменную куртку, не могли улучшить впечатление, которое производила его крайне неприятная внешность. Под тусклыми бычьими глазками были заметны большие мешки, вощеные усы уныло обвисли, а выражение, застывшее на физиономии, представляло собой отталкивающее сочетание насмешливого недоверия и напряженной подозрительности. Толстенная правая ручища, предназначенная природой для того, чтобы пахать землю в какой-нибудь отдаленной деревушке, наставила на меня пистолет. Было ясно, что он не колеблясь разрядит его в меня, если посчитает необходимым.

— Я поверенный Ханно Стиффениис, — произнес я, протягивая невеже свою сумку. — У меня здесь письмо, подписанное самим королем…

— Вы мешаете господину поверенному в исполнении его обязанностей, — неожиданно вмешался Кох, в голосе его прозвучала незнакомая мне раньше властная нотка.

— Прошу прощения, сударь, я должен проверить ваши laissez-passer,[3] — возразил офицер. — У меня есть соответствующие инструкции, и я их обязан выполнять. Приказ генерала Катовице. Никто не имеет права въехать в Кенигсберг без разрешения. Разве не слышали? Было совершено убийство…

— Именно по этой причине я и нахожусь здесь! — выпалил я, передавая ему документы, которые Кох вручил мне утром.

Офицер прочитал их, снова взглянул на меня и вернул мне бумаги.

— Не потеряйте свои документы, сударь, — предупредил он и жестом приказал охране отойти, после чего взмахнул рукой, дав понять нашему вознице, что мы можем ехать.

— К чему такие меры предосторожности, сержант? — спросил я, когда экипаж въехал в город и уже грохотал по булыжной мостовой. Еще не было четырех часов дня, но ни одна лавка не работала, и все окна были закрыты ставнями. Улицы были пусты, если не считать небольших патрульных отрядов, маршем проходивших мимо нас или стоявших почти на каждом углу. — Неужели введено военное положение?

— Не имею ни малейшего представления, сударь, — ответил Кох.

Больше он не произнес ни слова до тех пор, пока наша карета не остановилась у большого зеленого, напоминающего амбар здания на площади, обсаженной по периметру деревьями.

— Остмарктплатц! — провозгласил сержант, с поразительной, почти юношеской легкостью выпрыгивая из кареты и выдвинув складную ступеньку для меня. — Герр Рункен ожидает вас, сударь.

Мне следовало бы раньше понять, что герр поверенный Рункен захочет сразу же переговорить со мной. Но почему сержант Кох не сообщил об этом заранее?.. Я сделал глубокий вдох, расправил плечи, постарался, чтобы плюмаж на шляпе выглядел возможно пристойнее, и попытался убедить себя, что сейчас все и разъяснится. В конце концов, Рункен является именно тем человеком, который лучше других способен ввести меня в круг моих обязанностей. Я надеялся услышать от него все те весьма существенные факты, которые отсутствовали в документах, прочитанных мною в дороге.

— Вы, помнится, говорили, что он сейчас болен и не в состоянии беседовать.

Сержант ничего не ответил, он делал какие-то распоряжения кучеру, кожаные рукавицы которого блестели от инея. Мне пришлось дважды повторить вопрос, прежде чем я смог привлечь внимание Коха.