Критические статьи - [6]
В первом отрывке самое слабое — начало, где Ромео мечтает какими-то неясными и бессодержательными хроматическими ходами. Но зато потом, когда к итальянской кантилене, распеваемой очень мило гобоем, примешиваются вдруг звуки тамбурина, как бы отголоски доносящейся бальной музыки совсем другого ритма (превосходный оркестровый эффект), — интерес музыки растет все более и более. Звуки оркестра переходят в блестящую, живую, итальянски-ухарскую бальную музыку, тема которой по этому самому банальна. Зато далее из нее вырастают чудеса оркестровки и гармонии, свойственные исключительно Берлиозу, и переходят в эффектное фортиссимо — сочетание бальной темы с темою кантилены. В конце опять мелькает тема, характеризовавшая мечтающего Ромео. Все это сделано необыкновенно смело, бойко и ловко.
Интродукция адажио второго отрывка составляет одно из самых поэтических вдохновений Берлиоза. Когда вы слышите эти прелестные аккорды пианиссимо, перед вами живо воскресает впечатление душистой, теплой, южной ночи. Вам тогда делается не шутя досадно на «молодых Капулетов», неожиданно врывающихся с своим непрошенным хором и разрушающих Ваше настроение. Мне сдается даже, что и сам Берлиоз был зол на «молодых Капулетов», иначе он не написал бы для них такого хора — неимоверно банального по содержанию и в то же время трудного по исполнению. Последнее обстоятельство, впрочем, очень обидно, ибо наказанными остаются в этом случае не самые Капулеты, а бедные хористы, которым суждено изображать Капулетов. Хорик этот особенно трудно дается нашим северным хористам, вовсе неспособным напевать легонькие, игриво-банальные южные песенки. Потому-то исполнение этого хорика отличается у нас всегда неуклюжестью и неповоротливостью, напоминающею игривость замысловатых «Amen’ов» в знаменитых классических ораториях и мессах. По задаче своей хорик этот, однако же, как нельзя более у места. Вы здесь сразу чувствуете, что эти пошлые, подгулявшие Капулеты не имеют ничего общего с поэтическою личностью Ромео, его любовью и обаятельною обстановкой южной ночи. Контраст выражен превосходно и в эффектной гармонизации, причем оркестр, по вступлении хора, продолжает свое пианиссимо, и поэтические ходы его образуют чрезвычайно эффектные и своеобразные гармонические сочетания с банальными гармониями хора. Следующая затем сцена любви сильно пропитана итальянизмом, благородного, впрочем, не банального характера. Местами музыка в ней даже очень хороша и своеобразна, местами слышится влияние Бетховена. Но вообще вся эта сцена непомерно длинна и растянута, что составляет капитальный недостаток всего нумера. Нечего говорить о том, что все это оркестровано бесподобно и не лишено замечательных красот в подробностях инструментовки и гармонизации. Сам Берлиоз ценит именно этот нумер особенно высоко, и в автографах на своих портретах помещает обыкновенно фразы из начала этого адажио.
Третий отрывок, бесспорно, самый лучший. Это верх совершенства по новизне, оригинальности, свежести фантазии, изяществу и тонкости оркестровки. Поэтическая обстановка вымысла о царице Маб и всех ее проказах нашла здесь полнейшее отражение в прихотливом и своеобразном вдохновении Берлиоза. Все три нумера были исполнены с замечательным совершенством. Даже крайне неловкая роговая музыка (в средней части скерцо), которая у самого Берлиоза не выходила совершенно удовлетворительно, прошла на этот раз вполне хорошо. Жаль только, что вместо двух арф неизвестно почему была всего одна.
Концерт Шпора, несмотря на превосходную игру г. Ауэра, навел непомерную скуку. Это замечательнейший образец тупого и бездарнейшего консерваторского сочинительства, с предлинною-длинною первою частью, кислым сентиментальным Andante и уморительным финалом, с темою в виде трепачка. Многие упрекают г. Ауэра за холодность исполнения. Я, напротив того, хвалю его за это: подобную музыку нельзя и не следует играть с одушевлением, ибо самое содержание пьесы лишено всякого вдохновения. Здесь требуется только хорошая техника, которою г. Ауэр владеет в совершенстве.
Хоры из «Русалки» прошли безукоризненно. Они слишком хорошо известны публике, чтоб распространяться о них. Нам кажется даже, что вместо них можно бы дать что-нибудь другое, менее известное. Выбор этот может быть оправдан только тем, что на театре хоры эти никогда не исполняются надлежащим образом.
Полонез Вебера — пьеса эффектная и ловко сделанная, как все вещи, инструментованные Листом. Г-н Кросс исполнял ее бойко и заслужил одобрение публики.
Увертюра «Леонора» (№ 2) — одна из четырех увертюр, написанных Бетховеном к одной и той же опере («Фиделио», «Леонора»— тож). Три первые (собственно «Леоноры») составляют варианты и, если можно так выразиться, различные степени развития одной и той же пьесы. Четвертая, собственно увертюра к «Фиделио», не имеет по музыке ничего общего с ними. Из трех «Леонор», первая — самая слабая, вторая лучше, а третья верх совершенства, по силе и глубине творчества, и составляет одно из самых замечательных произведений бессмертного композитора. В настоящем случае выбор пал на № 2 потому, без сомнения, что № 3 слишком часто играется и слишком известен музыкальной публике. Увертюра была сыграна замечательно хорошо: в высшей степени отчетливо, с энергией, огнем и верною передачей творческой силы Бетховена.
«…Итак, желаем нашему поэту не успеха, потому что в успехе мы не сомневаемся, а терпения, потому что классический род очень тяжелый и скучный. Смотря по роду и духу своих стихотворений, г. Эврипидин будет подписываться под ними разными именами, но с удержанием имени «Эврипидина», потому что, несмотря на всё разнообразие его таланта, главный его элемент есть драматический; а собственное его имя останется до времени тайною для нашей публики…».
Рецензия входит в ряд полемических выступлений Белинского в борьбе вокруг литературного наследия Лермонтова. Основным объектом критики являются здесь отзывы о Лермонтове О. И. Сенковского, который в «Библиотеке для чтения» неоднократно пытался принизить значение творчества Лермонтова и дискредитировать суждения о нем «Отечественных записок». Продолжением этой борьбы в статье «Русская литература в 1844 году» явилось высмеивание нового отзыва Сенковского, рецензии его на ч. IV «Стихотворений М. Лермонтова».
«О «Сельском чтении» нечего больше сказать, как только, что его первая книжка выходит уже четвертым изданием и что до сих пор напечатано семнадцать тысяч. Это теперь классическая книга для чтения простолюдинам. Странно только, что по примеру ее вышло много книг в этом роде, и не было ни одной, которая бы не была положительно дурна и нелепа…».
«Вот роман, единодушно препрославленный и превознесенный всеми нашими журналами, как будто бы это было величайшее художественное произведение, вторая «Илиада», второй «Фауст», нечто равное драмам Шекспира и романам Вальтера Скотта и Купера… С жадностию взялись мы за него и через великую силу успели добраться до отрадного слова «конец»…».
«…Всем, и читающим «Репертуар» и не читающим его, известно уже из одной программы этого странного, не литературного издания, что в нем печатаются только водвили, игранные на театрах обеих наших столиц, но ни особо и ни в каком повременном издании не напечатанные. Обязанные читать все, что ни печатается, даже «Репертуар русского театра», издаваемый г. Песоцким, мы развернули его, чтобы увидеть, какой новый водвиль написал г. Коровкин или какую новую драму «сочинил» г. Полевой, – и что же? – представьте себе наше изумление…».
«Имя Борнса досел? было неизв?стно въ нашей Литтератур?. Г. Козловъ первый знакомитъ Русскую публику съ симъ зам?чательнымъ поэтомъ. Прежде нежели скажемъ свое мн?ніе о семъ новомъ перевод? нашего П?вца, постараемся познакомить читателей нашихъ съ сельскимъ Поэтомъ Шотландіи, однимъ изъ т?хъ феноменовъ, которыхъ явленіе можно уподобишь молніи на вершинахъ пустынныхъ горъ…».
Избранные отрывки из писем и статей.