Критические статьи - [20]

Он так меня замотал, по твоему выражению, что, прощаясь, я даже забыл спросить его, какой это обед, на который он пригласил меня; в котором часу; нужно ли быть во фраке или нет. Обо всем этом я вспомнил уже на дороге из Веймара в Иену. Приехав туда, я нашел на станции А. и Г.[40] — моих будущих докторов философии, нетерпеливо ожидавших рассказа о свидании с великим Maestro и впечатлении, которое он на меня произвел.

На другой день меня взяло раздумье: «Как я пойду на обед? А ну как там дамы да бомонд? А у меня кроме дорожного платья ничего нет?» Я порешил извиниться перед Листом и не пойти вовсе. Но как и где это сделать? Очевидно, что Лист не остановится же в гостинице «Zum Bären»: он в Иене свой человек. Наконец мы втроем порешили отправиться в собор, в надежде, что так как концерт будет там, то, наверное, там знают, когда приедет Лист и где остановится. Пошли мы, собственно, зря, между прочим, наудачу. Подходим к собору — там гудит орган. Мимо нас прошмыгнул какой-то господин в маленькую дверь, боковую (главные двери были заперты). Мы за ним. Входим: нет почти никого, человек пять кое-где разместились по скамьям. Под старинными готическими сводами так и раскатывается d-moll’ная фуга Баха. Мы сели. Видим — народу прибывает понемногу. Чей-то зычный голос прокричал: «Na! jetz kann mann doch anfangen; rasch hinauf, die Herrn Sänger! Wir haben wenig Zeit; es muss noch einmal Alles durchgenommen bis der Meister noch nicht da ist!»[41] Оказалось, что мы случайно попали на репетицию концерта, который должен был быть еще в 4 часа вечера, а теперь был всего 11-й час утра. Можешь представить, с каким наслаждением мы, совсем неожиданно, выслушали почти весь концерт. Исполнители были превосходные; большею частью все придворные артисты Веймарской капеллы, солисты и придворные оперные певцы. Хор очень хороший — академического (университетского) общества пения «Pauliner», состоящего исключительно из студентов. На нас никто не обращал внимания; никто не приглашал, но никто и не гнал нас. Мимо нас таскали ноты, виолончели, скрипки; шмыгали оперные певцы. Вдруг около 12 часов все заполошилось, устремилось к двери с выражением напряженного внимания. «Der Meister kommt! Der Meister, der Meister ist da!»[42]

Распорядители концерта во фраках и белых галстухах забегали, засуетились. Двери распахнулись, и выступила характерная черная фигура Листа под руку с дамою; как я узнал впоследствии — баронессою М.[43] За ними следовала целая фаланга листовских учеников и учениц, правильнее учениц, потому учеников— всего был один — Зарембский, поляк, из Житомира, очень даровитый пианист. Вся эта юная толпа очень непринужденно и бесцеремонно вкатилась в собор и, треща на всевозможных языках, посыпалась по скамейкам. В этой толпе я увидал и нашу соотечественницу — m-elle Véra Т[44]. Лист, по-видимому, ее особенно жалует, потому, усаживаясь с баронессою М. и композитором Лассеном, он спохватился, где m-lle Vera, и видя, что она сидит в заднем ряду, без церемонии вытащил ее и посадил около себя.

Он слушал очень внимательно, хотя большею частью с закрытыми глазами. Когда дошла очередь до его вещей, он встал и окруженный распорядителями направился на хоры. Вскоре у дирижерского пюпитра показалась его большая, седая, смелая голова, энергическая, но спокойная и уверенная. Издали он очень похож на нашего Петрова — та же маститость, то же сознание, что он у себя дома везде, где он действует. Дирижировал он без палочки, рукою, спокойно, определенно и уверенно; замечания делал очень мягко, спокойно и коротко. Когда очередь дошла до вещей с участием фортепиано, он ушел в глубь хора и вскоре седая голова его показалась за роялем. Мощные круглые звуки рояля полились как волны под готическими сводами древнего собора. Играл он божественно! Что за тон, что за сила, что за полнота! Какое пианиссимо, какое morendo! Юноши мои так и кисли от восторга. Когда дошло дело до «Marche funèbre»[45] Chopin’a, очевидно было, что вещь эта вовсе не была аранжирована: Лист импровизировал партию фортепиано, в то время когда орган и виолончель играли по нотам; каждый раз при повторении он играл иначе, даже совсем не то, что прежде. Но что он сделал из этого! Уму непостижимо! Орган внизу тянет pianissimo аккорды и терции; фортепиано с педалью дает рр, но полные удары; виолончель поет тему. Эффект выходит поразительный: совершенно как будто отдаленный похоронный звон густых колоколов, из которых один ударяет прежде, чем другой перестал гудеть. Я никогда, нигде, ничего не слыхал подобного. Потом что за crescendo! Мы были на седьмом небе! Я только тогда вспомнил о намерении подойти к Листу и просить извинения, что не могу принять приглашение на обед, когда он уже уходил под руку с баронессою М., окруженный своим штатом юных пианистов, которые довольно бесцеремонно тормошили великого Meister’a, и хотя, видимо, очень ухаживали за ним, но без почтительного страха. Подойти к нему не было ни малейшей возможности, я решил проводить его «Zum Bären» и там fair mes excuses[46]. Проходя в двери, я был остановлен Т., которая очень радушно и ласково подбежала ко мне: «Лист сказал нам, что вы в Иене. Давно ли вы здесь?» и т. д. Я сообщил ей, между прочим, о намерении уклониться от обеда. «И думать не смейте! Вы ужасно обидите Листа! Он на вас рассчитывает и еще в Веймаре объявил нам всем, что вы обедаете у него сегодня. Идите за мной!» Прежде чем я успел сказать ей что-либо, m-lle Véra схватила меня за руку и втащила в пестрый кружок ее подруг: вот это самый и есть Herr N.; mein Landsmann