Кристалл - [3]

И, тревожную память глуша,

встрепенется навстречу

чему-то.

…Потаенно мерцает душа

в ожидании позднего чуда.

НА БЕРЕГУ ЛЕСНОГО ВЕЧЕРА

На берегу лесного вечера

плескалась тихая листва.

Дыханьем чистого и вечного

дышали мирные леса.

Мне представлялось море времени

и всплески волн его.

Рассветы — розовыми гребнями,

и дни — бездонной синевой.

Волна к волне

влюбленно лепится.

Дымясь, клубится глубина.

И вся колеблется-колеблется,

качает долгая волна…

И даль России предрассветная

горит на смутном рубеже…

Так осязаемо бессмертие,

так больно,

так светло душе…

Александр Медведев

Родился в 1945 г. Жил в селе Пыскор Усольского района и в Березниках. Писать стихи начал рано. Член Союза писателей РФ. Живет в Москве.

* * *

На стройках химии «лежит ночная мгла».

Багровые огни на высоте сияют.

И крана длиннорукая стрела

гигантским жестом небо осеняет.

Вдали кричат спросонья поезда,

и вздрагивает эхо в котловане.

Бетонных башен темная гряда

стоит по грудь в нахлынувшем тумане.

Здесь глины древние обнажены,

но истина, открывшаяся грубо,

не взыскана никем — и не нужны

ни лом костей, ни солеварен срубы.

Вот здесь, гляди, грядущее встает.

В стеклянных трубах кровь его помчится.

Все выше металлический восход

за слоем слой вскипает и дымится.

Нет! Это ты, ты сам встаешь вот здесь

и зренью новому велишь: откройся!

И сталь гудит. Ты полон дрожью весь;

свет занимается, — гляди, гляди ж, не бойся.

* * *

Что бы однажды с тобой ни случилось,

белое утро придет врачевать.

Памяти нежность и времени милость

все превозмогут опять и опять.

Чаши весов переполнены снами,

явью и нами, и нашей судьбой.

Все учтено — мотылек и цунами;

что б ни случилось однажды с тобой,

правда вернется, земля возликует,

с буйством и злом забывая родство.

Лишь справедливость одна торжествует.

Страшным бывает ее торжество.

РОМАНС О ЗАПОЗДАЛОЙ ОСЕНИ

Смотрит осень в синий телевизор

сквозь окно на первом этаже,

где живет на пенсии провизор,

старый и полуслепой уже.

Наши перепутались погоды,

и со снегом пополам листва

в вихре, на цыганский плат похожем,

кружится едва-едва.

Снег с листвой, в слезах, обнявшись, ляжет.

Но любовники обречены.

И глумливый ветер им расскажет

о стране, где и зимою даже

листья, словно юность, зелены.

* * *

Опять, как браконьер, луна

свои раскидывает сети,

где облака боками светят,

как сонные язи у дна.

Текучей, влажной чешуей

листва полночная искрится.

Сама себе природа снится,

и сам к себе приник покой.

Хладит песок. И тишина

следит невозмутимым оком,

как в омуте небес глубоком

вновь браконьерствует луна!

МАЛЕНЬКАЯ ЭЛЕГИЯ

А. А.

К чему мы так нетерпеливы,

к друзьям за помощью спеша,

так суетно немолчаливы,

когда и впрямь больна душа.

Я посреди беды и счастья

живу, улыбки не тая.

И пусть мне больно — боль моя

не стоит вашего участья.

ГИТАРА

Неотвязная дума топорщится

о глотке милосердном вина.

Утром морда, как мятая трешница,

на нещадном свету зелена.

Хорошо, что на струнах не брякают,

не рыдают о русской тоске.

Хорошо — не окончилось дракою

что вчера шевелилось в башке.

Мне икоты докучнее каянья.

Потому я кричу: «Наливай!»

Мы побудем еще в белокаменной,

а назавтра — прощай, поминай!

Никуда и назавтра не денемся.

Это так, для гитарной струны…

Смейся ты хоть, раз плакали денежки,

улетая, как дым из трубы.

Мне мигнул за граненою утварью

взор из шторок ресниц на клею.

Ты, подруга, скажи, как зовут тебя, —

я тебя, понимаешь, люблю.

Диссертант, диссидент, два художника,

однорукий афганский герой.

Мы вторую неделю заложники,

и запой громоздится горой.

Этажа девятисполовинного

Лишь холстами полна пустота.

Как гитара, дивана пружинного

Звонок зев, только песня не та.

А весна над Москвой простирается,

как мираж, как воздушный Париж.

Теплой шерсткою ветра стирается

жалкий снег с тротуаров и крыш.

Эта весть, этот ветер воспрянувший

долгожданней, кого ни спроси,

чем хозяин, с шампанским нагрянувший

прямо в дверь на бубновом такси.

НАЧАЛО

Ты мне строгой Россией была.

Этой ночью ты Индией стала.

Как полна ароматная мгла

тишиною и страстью Начала!

Дождь волос мне на грудь пролила,

от стыда и желанья сгорала.

Словно звездами, полнилась мгла

животворным сияньем Начала.

Ночь бездонной рекою текла,

воском, нежным до боли, стекала.

С умираньем так схоже Начало.

О, как времени много! Как мало!

Утро Индию нам рисовало

на морозной лазури стекла.

* * *

Он говорил: «Не покидай меня.

Я от любви ослеп и прошлого не помню.

Мы не одни? Но почему, как в поле,

Тьма без луны и колкая стерня?

Поводырем мне будь. Поводырем

 Когда ты рядом, мне почти не страшно.

Мы только свет возмем у темной страсти…

Ты потерпи — и мы найдем наш дом».

Так говорил, еще не веря сам

глухим и лихорадочным словам.

Все пули долетают раньше свиста,

но прежде правды молвятся слова…

И вот: качнулся медленно и мглисто

слепящий день, и наступила мгла.

И, сгорбясь, он закрыл глаза руками.

Затменье овладело небесами.

И он в тревоге жгучей изнемог.

И долго рук от глаз отнять не мог.

СНЕЖНЫЙ ДОЖДЬ

Чтоб пролился светлый снежный дождь,

нужно — р-раз? — подпрыгнув, распрямиться

хоп! — ударить ветку рукавицей

в миг, когда под елью ты идешь.

Ты смеешься, но не мне — зиме,

варежки от щек отнять не хочешь.

Ласковая, — прячешься, морочишь,

белой шубкой льнешь сама к себе.

Пусть тебя целует снежный дождь!