Кристалл - [2]

Народ собирался заране —

Получше места выбирал.

Задаром, не ради наживы,

Играл он с утра до темна.

А ну-ка «Землянку», служивый,

Давай-ка про реки вина!

Устроится он у порога,

Отложит свои костыли:

«Раскинулось море широко,

И волны бушуют вдали»…

ДУМА О ЕРМАКЕ

Кама-Камушка, раздольная река,

Не тебе ли снятся струги Ермака?

Не твою ли сладку воду под Орлом

Набирал он в златокованный шелом?

Эх, Орел, Орел, уральский городок,

Придержал бы атамана, поберег:

Напоит его из смертного ковша

Беспощадная пучина Иртыша.

Да нестаточное дело, чтоб Ермак

Меч свой выронил булатный и размяк,

Чтоб ржавел его прославленный топор,

Чтоб не рвалось его сердце на простор.

Он проводит пятерней по бороде,

Он не даст гулять Кучумовой орде,

Старикам седые головы сымать,

Красных девушек, как веточки, ломать…

И плывут, плывут над Камой облака,

Будто души, пережившие века,

Будто воины, погибшие в бою,

Посылают их на родину свою,

И сияет в поднебесье над Орлом

Солнце, словно златокованный шелом.

РЯБИНОВЫЙ САД

Лежу на больничной постели,

Мне снится рябиновый сад.

Листочки уже облетели,

А красные гроздья — висят.

И мать говорит мне:

«Мой мальчик,

Запомни, когда я уйду,

Что жизнь наша горче и ярче,

Чем ягоды в этом саду».

БАЛЛАДА О ВОЛШЕБНОМ СЛОВЕ

Когда мы всеобщей, победой горды,

Я вижу суровых шахтеров ряды.

Электролампадки на касках зажглись,

И гулкая клеть устремляется вниз.

— Счастливо, бурильщик!

Счастливо, взрывник!

Я знаю, насколько опасен рудник,

Когда разъяренная сила, как вепрь,

Крушит и ломает сосновую крепь…

Но кто говорит, что другие труды

Не могут сравниться с добычей руды?

— Счастливо, геолог!

Счастливо, солдат!

Счастливых и вам возвращений назад.

Моя дорогая, как только за мной

Примчится

встревоженный ветер ночной,

Ты руки на плечи мои положи

И тихо: — Счастливо, Алеша! — скажи.

Как много на свете

беспечных планет,

А нашей — и часу спокойного нет,

От вечной заботы, от вечной тоски

Ее полюса —

как седые виски.

ЗАПОВЕДЬ

Паша, Юра, Костя, Вова,

Надя, Ира, все друзья,

Это письменное слово —

Воля, заповедь моя.

Вот что сделать будет надо.

Надо мой смиренный прах

Возле матушки и брата

Схоронить в Березниках.

Это хлопотно, конечно,

Но ведь там мой край родной.

Там простой, восьмиконечный

Крест поставьте предо мной.

И сидите, поминайте

Друга милого вином.

И стихи свои читайте,

Как читали их при нем.

Тот, кто вечно славы ищет,

Возомнив, что он пророк,

Не посмеет, не освищет

Наших выстраданных строк.

Виктор Болотов

1941–1994

Родился в Казахстане. В 60-х г. жил в Березниках, работал в многотиражке «Металлург» (БТМК). Член Союза писателей, автор нескольких поэтических книг.

* * *

Суета вокзального мира.

Я люблю тебя, суета.

Скольку миру, ой, сколько миру!

Прихожу как домой сюда.

О, великое чувство общности!

Я до капли в нем растворен.

Я — единый, без имени-отчества.

Я пришел с четырех сторон…

Словно вырвался я на волю,

А меня тут давненько ждут.

Погружаюсь в людские волны,

И круги от меня идут.

ПРИШЛИ ИНЫЕ ВРЕМЕНА

Пришли иные времена,

как старые друзья приходят,

как солнечная тишина

во всей подсолнечной природе.

Они присутствовали в нас

самих —

как доброе начало.

Их голосу глухому вняв,

нас совесть мучила ночами.

Мы стали проще и добрей,

добрей и пристальней друг к другу.

А после стольких смутных дней —

высокое паренье духа.

Лишь память, зоркая, жива,

она в грядущее глядится

и вглядывается — в слова

и в государственные лица.

* * *

В сентябре я подумал о том,

как прекрасна земная природа.

Бледно-серое небо кругом

да лесные прозрачные своды.

Тишина первородно чиста,

тишина и воды не замутит.

Словно в мире никто никогда

не бывал и вовеки не будет.

На мгновенье замерший век…

Но во всем проступают контрасты.

Мир затих, как и я, человек,

отдыхая от думы и страсти.

Понимаю и чувствую я,

как любая травинка значима…

И как будто ясна бытия

сокровенная первопричина.

* * *

Уйду я в синие леса —

они на самом горизонте,

как чьи-то синие глаза,

глядят торжественно и зорко.

Я в глубину их загляну,

пойму бесхитростную душу,

их вековую тишину,

их нескончаемую думу.

И к листьям молодой травы

я припаду усталой грудью,

скажу лесам:

«Леса, а вы —

хорошие, по сути, люди».

И звери с птицами галдеть

начнут глухими голосами,

И будет мир в меня глядеть

лесными зоркими глазами.

* * *

Остепеняюсь постепенно,

привычками обзавожусь.

Я с ними важно и степенно,

как с малыми детьми, вожусь.

Привычка к утреннему чаю

и к сигарете натощак.

Привычно друга повстречаю,

поговорю с ним, что и как.

И я привычно повторяюсь…

Живу — привычек груз несу.

И чувствую, как я теряюсь

в своих привычках — как в лесу…

ПЛЫВУ ПО РЕКЕ

Река, как спящая любимая,

меня безмолвно позвала.

Туманом облачным клубимая,

она меня к себе взяла.

Я погрузился в воды темные

и, полный новых вешных свойств,

поплыл сквозь зыбкие и теплые

тела колеблющихся звезд.

И от светящегося берега

ко мне, светящемуся, шли

волны легчайшей гребни белые,

и гребни тонкий свет несли…

Был берег чуток и таинствен.

В его немую простоту

вплетался голос древних истин,

биенье волн и сердца стук.

ОДИНОЧЕСТВО

Одиночество —

тягостный крест!

Нет на свете несчастия горше…

Человек — одинокий как перст,

как в пустыне —

забыт и заброшен.

Одиноко и зябко ему.

Безысходными вечерами

смотрит, горестный, в тусклую тьму,

подперев

подбородок руками.