Крис вздохнула, краем глаза видя скорбный профиль подруги, укрытый прядями белокурых волос. Ну что тут скажешь. Если у Шанельки ума хватает возразить каждому ее слову. А согласишься, с тем, что дура, конечно, обидится, потому что это не так.
— Убила бы, — отчаявшись, подытожила свои мысли, — вон твои чебуреки, с кошатиной. Не передумала?
— Меня? Нет, хочу, два сразу.
— Его! Ты и так помрешь, если будешь в придорожных забегаловках кушать всякую дрянь. С сыром, а?
— С мясом, — непреклонно возразила подруга, — с мясом, отравлюсь, и помру, буду лежать красивая, бледная, а вы все вокруг плакать и рвать волосы. На себе. Что не уберегли.
— Череп не будет рвать. У него их почти нету.
— Будет. На голове нету, — уточнила Шанелька.
И обе, смеясь, выбрались снова на жаркое солнце, к пестрому базарчику, полному жарких людей, фруктовых прилавков, киосков с хлебами и булками, длинных рядов под шиферными навесами.
Пока дамы, переминаясь загорелыми ногами в удобных сандалетах, стоят в очереди за чебуреками с кошатиной, мы можем посмотреть на них внимательнее и заодно узнать, куда и зачем едут на автомобиле две молодые женщины, ведущие веселые беседы на не очень веселую тему.
Кристине тридцать три. Смуглая брюнетка чуть выше среднего роста, с роскошной грудью и широкими восточными бедрами. Гладкие черные волосы недавно стильно пострижены у столичного мастера, коротко, почти мальчиково, и это ей очень идет, подчеркивая высокие, тоже восточные скулы и подкрашенные перламутровой помадой губы. Она преуспевающий юрист, живет в московском пригороде, в небольшой квартире с недавно оплаченным первым взносом, и вот приехала в отпуск, к подруге, чтоб прогулять ее по крымским дорогам, отвлекая от недавнего краха отношений.
У самой Крис с отношениями все в порядке и все налажено. Ее Саша, которого Крис называет Алекзандер, живет и работает в Питере, прилетает пару раз в месяц, а другие пару раз Крис летает или ездит к нему. И между ними договоренность, что требовать друг от друга верности они будут с того момента, как станут вместе жить, вести общее хозяйство, и может быть, распишутся, потому что вместе станут жить не просто так, а родят, наконец, ребенка. При этом, договоренность совсем не мешает Крис хранить верность своему Алекзандеру, так же, как он не пытается бегать за посторонними юбками. У них все хорошо.
Немного не так у тридцативосьмилетней Шанельки. Вернее, совершенно не так. Когда-то она «сбегала замуж», не успев опомниться, родила себе на двадцатилетие сына Тимку, а через пару лет брак как-то сам собой развалился. И белокурая Нелечка, бессменный библиотекарь в детском читальном зале городской библиотеки, осталась с Тимкой, мамой и ее двумя кошками в трехкомнатной старой квартире в приморском небольшом городе. Квартире, где все постоянно разваливалось, старый фонд, что уж, и, празднуя починку унитаза, Нелечка мудро не прятала далеко плоскогубцы и разводной ключ, улавливая для ремонта уже крантика на батарее кого-то из соседских пенсионеров.
Пенсионеры охотно чинили Нелечке всякие домашние поломки, так как Нелечка вызывала в них отеческие чувства. Почти отеческие. Она вообще в мужчинах вызывала чувства. Потому что была блондинкой среднего роста, с милым личиком, пухлыми губами и вполне симпатичной фигуркой. Но все портил неожиданный Нелечкин ум. Прочитанные за три десятка лет бесчисленные книги ситуацию портили еще больше. Контраст белокурой головки, наивного взгляда и вдруг вполне приличных мозгов выбивал мужчин из колеи, они почему-то чувствовали себя глубоко оскорбленными.
Нелечка их жалела и понимала. И до знакомства с Крис пыталась как-то смягчить ситуацию, помалкивая и распахивая глаза, но после становилось еще хуже. Уходящим казалось, она не просто так, а еще и специально. Коварно. Ждала, чтобы. Такое не прощают.
Так что жила Нелечка одна, с сыном, мамой и ее двумя кошками, пока не появился аккуратный Валентин, который попробовал построить с Нелечкой аккуратную крепкую семью. А она, которая так мечтала, чтоб была семья — аккуратная, крепкая, вдруг затосковала там в ней, механически выполняя аккуратные семейные обязанности. Уборка-готовка-стирка…
И тут мироздание подкинуло в Нелечкину жизнь Константина. Костика Черепухина. Вдохновенного певца, бродягу, музыканта и вообще — барда. Со всеми вытекающими. От него пахло костром и сосновыми шишками, он вожделел Нелечку совершенно открыто, бросая вызов всем и вся, посвящал ей песни, и вывешивал их в интернете везде, куда мог дотянуться долгими зимними вечерами, а короткими летними кочевал с фестиваля на фестиваль, откуда звонил Нелечке глухой ночью, и, дребезжа струнами, прямо в мобильник исполнял новую, посвященную ей серенаду, балладу или менуэт. А в перерывах кричал, кашляя от табачного дыма, о том, что все вокруг, прямо сейчас, сливаются в поцелуях и страстной любви, и только он иссыхает без сил, потому что никто-никто, ни та роскошная шатенка в лосинах, ни эта русалка с русыми локонами, не нужны ему, пока во вселенной есть Нелли, его Нель-Нель, его Нелинда, его свет маяка, мажущий гребни штормовых волн.
