Криптия - [40]

— Может, попытаемся прорваться? — предложил Эрке. — Подпалим гостиницу сами, они туда бросятся, чтоб хоть какую-то добычу да урвать… а мы верхами. Хоть кто-то, да уйдет.

Гордиан поднял на него тяжелый взгляд.

— Перестреляют они нас, как только выскочим. Мечники они хуже наших, а вот стрелки у них получше. И верхом не уйдешь. Вдобавок не всех здесь в седло взгромоздишь… так — если только чтоб не мучаться.

— Что ж… если чтоб не мучаться, — вмешалась Ланасса, — есть у меня кое-какие снадобья с прежних времен… чтоб быстро отойти. Тем, кому точно не прорваться, — налью, не пожадничаю. Себе в первую очередь, ну и старикам, и мальчишке конюхову. Остальные — как знаете. Можете поджигать и пробиваться. Мне-то уж будет все равно.

Дуча не выдержала — разрыдалась.

— Заткнись! — рыкнул Гордиан, и это подействовало — девушка, хоть и не перестала плакать, зажала себе рот руками. — Сдохнуть, это мы всегда успеем, что от огня, что от железа, вот продержаться — дело иное.

— Кто бы спорил, — сказал Эрке, — но держаться-то нужно, когда помощи ждешь, а нам откуда помощь возьмется?

— Оттуда. — Гордиан Эльго был угрюм и решителен. — Не верю я, чтоб орда вот так наши крепости смела. Уж тогда бы точно кто-то прорвался, и мы бы знали, а степняки лавой прошли бы по этим местам, стоптали б нас и не заметили. А эти… сдается мне, изгои из кланов в набег пошли. Таким наши заставы обойти легче. Послать в ближайшую крепость гонца мы не можем. Но разбойники эти не по воздуху сюда прилетели. А по уставу, если наш разъезд увидит сакму, в тыл ведущую, надо гарнизон поднимать, а самим немедля идти по следу.

Сакмой и назывался след от копыт на земле, оставленный в степи конным отрядом. Летом, на бездорожье, он быстро зарастал травой, но сейчас была осень.

— Значит, — голос Клиаха звучал почти умоляюще, — надежда все же есть? Помощь может подойти?

— Через несколько часов. Или дней. Это уж как боги присудят.

— Что ж, — высказался Варинхарий, — надо попробовать продержаться. — Ему более, чем кому-либо из собравшихся, пристало винить себя за то, что оказался в ловушке. Если б не затеянное им вчера расследование убийства, он бы сейчас был далеко от «Лапы дракона», на пути к городу. Но он не был склонен заниматься самобичеванием. Так же, как не был трусом. Однако, если есть возможность выжить, он ею воспользуется. — Распоряжайтесь, господин Эльго. — На то время, что есть надежда продержаться, он подчинится Гордиану. А там видно будет, кто прав — одноглазый или Ланасса.

— Верно, — офицер словно откликался на его мысли. — Пойди-ка ты, парень, — обратился он к одноглазому, — смени Торка, посмотри, что в степи творится.

— Много он высмотрит, одним глазом-то, — проворчал Рох.

Гордиан не стал с ним спорить. И не потому, что много чести для сторожа. Он о другом думал. Слишком уж долго они тянут, эти рыжие-косопузые… не может того быть, чтоб они всерьез собрались осаду держать, не в их это обычае. А значит, скоро бросятся на ворота. Тут уж один глаз иль два, неважно, заметит часовой, главное, чтоб не дремал. А до того надо прикинуть, кого как расставить.

Эрке тоже промолчал, хотя мог бы возразить, что ночь не спал — сторожил узника. Но все, что касалось вчерашнего следствия и судилища, осталось в другой жизни. Он молча уходит, и его господин не окликает. Да и можно ли сейчас считать Клиаха господином одноглазого? Димниец не настолько глуп, чтоб на этом настаивать.

— Что ж, Боболон, — говорит Ланасса повару, — пойдем на кухню, приготовим обед нашим защитникам. Отказывать себе во всем вряд ли стоит.

— И то, — на сей раз Рох совершенно согласен с хозяйкой, — лучше сами все сожрем, врагу не досталось чтоб…

У сказителя, скорчившегося в углу, вырывается то ли смех, то ли плач. Редкий случай, когда ему выпадет есть то же, что и благородным господам… И Огаю тоже… но только радоваться тут нечему. Лучше бы, как прежде — миска каши, и никаких кочевников поблизости.

А ведь встреть сказитель этих кочевников в степи, они бы, скорее всего, его не тронули. В рабы он не годится — старый и хворый, а убить увечного, по степным поверьям, — примета плохая. А тут никто разбирать не станет, слепой ты или подслеповатый.

В гостинице, вернее, при гостинице есть еще один убогий, еще один, чье имя не держится в памяти — это конюхов подручный. Мальчик работящий, но косноязычный настолько, что окружающие склонны считать его немым. Да еще припадки у него случаются. Но он убогим не родился. Он таким стал — как раз из-за тех самых степняков, разоривших его родное селение. А чье это было племя, под бунчуком Бото или Тогона, рассказать он не в силах. А также почему он уцелел. Наверное, случилось то, на что нынче надеется Гордиан — подоспели имперские пограничники и отогнали степняков. Но родню мальчика налетчики успели вырезать. Что там дальше было, опять же неясно, и, по правде сказать, никому не интересно. Может, оставаться на месте было нельзя, может, соседи сироту с земли согнали и дом отняли — тоже, в общем, дело житейское. Прибрел он в «Лапу» еле живой от голодухи, его тут пригрели, прикормили, а он и рад отработать за еду, за кров и за то, что не побрезговали припадочным. Все равно больше идти было некуда. Конечно, рабочих рук всегда не хватает, потому и привередничать не стали. Только когда у него припадки случались, Огай его из конюшни вытаскивал, чтоб лошадей не пугал, но это не часто происходило и никого особо не беспокоило.