Криминальная история - [3]

И на этом фоне несколько неожиданно на первый план выходит в рассказах писателя не тема наказания преступника по закону, а тема нравственных переживаний оступившегося, желания того, чтобы он переменился, покаялся (рассказ «Сайгачья охота»).

Это труднее, чем даже хождение по воде, но это крайне необходимо для человека.

И об этом главные печали врача и писателя Игоря Гринькова.

Читайте его книги, жизнь сделает остальное.

Валерий Самохин,

бывший заместитель начальника Следственного управления

прокуратуры Республики Калмыкия,

старший советник юстиции.

ОТ АВТОРА

В одном из старых интервью я как-то говорил журналистке местного телевидения, что считаю возможным писать при двух обстоятельствах: когда пишущему есть, что сказать потенциальному читателю, и ему (читателю) это может показаться интересным.

С этим условием пока, смею надеяться, все обстоит довольно благополучно: по откликам на улицах, телефонным звонкам я чувствую, что некоторые люди моими книгами интересуются и их читают.

Не менее важным мне представляется интерес, с каким автор делает свою работу, которая должна быть и для него увлекательной, а не превращаться в поденный, подневольный, мучительный труд ради получения конечного результата — правильно выдержанного идеологически, но нудного и мало вразумительного «продукта».

Я не работаю на заказ, и, думаю, что никогда этого делать не буду, хотя, если быть откровенным, то мне никто никогда заказов и не делал. Писать мне по-прежнему интересно. А с недавнего времени я стал испытывать нечто новое и диковинное; за письменным столом я начал чувствовать себя свободным человеком, совершенно свободным человеком!

В одной из песен у Виктора Цоя есть строчка: «Нет тюрьмы, страшнее, чем в голове!». Он погиб совсем молодым, а какие точные слова нашел! А говорят, что талант для художника — дело второстепенное. Если таланта нет, все остальное: идея, кропотливая, ежедневная работа, поиски слова и фразы — уже и не нужно.

Так вот, свобода! Это непередаваемое ощущение! Я бы назвал это эйфорией духа, хотя такое определение не передает во всей полноте и точности настоящее состояние. Но оно совсем не означает, что литератору дозволено абсолютно все.

Прежде всего, он не имеет права лгать! А внутри должны быть определенные самоограничители, но их устанавливает сам писатель, а не чиновники из некоего крысиного центра, держащие нос по ветру и тонко чувствующие мозжечком особенности текущего политического момента.

Нельзя разжигать межнациональную рознь, превозносить превосходство одной нации над другой. Из этого не следует, что литератор не имеет права беспристрастно исследовать отношения между нациями и народами, но, делать он это должен деликатно и максимально объективно.

Нельзя подстрекать к войне, воспевать, я особенно подчеркиваю, воспевать низменные стороны природы человека. Опять же, писатель может и должен касаться порочного в человеке по сути своего ремесла. Но, не для восхваления; не из желания превратить грязные, обтруханные подштанники в чистое и благоуханное белье; не из побуждения постепенно трансформировать патологию в норму. Нельзя пропагандировать и смаковать извращения и порнографию.

Я удовлетворен, что лично не имею никакого отношения к министерству культуры (для простоты употребляю сокращенное название этого ведомства). Конечно, весьма желательно, чтобы творчество писателя имело отношение к культуре как таковой, но никак не к министерству, ибо тогда литератор становится придатком чиновника. Тогда всю жизнь придется откровенно прогибаться в пояснице, но излишняя подвижность в поясничном отделе позвоночника означает смерть художника. А что делать тому, кто не поэт-лирик, не детский сказочник, не собиратель фольклора, не автор исторических романов?

Под читателя тоже негоже подстраиваться. По обыкновению, перед публикацией книги я даю почитать распечатку нескольким людям, чтобы прощупать возможную реакцию публики, откорректировать неудачные места и несообразности.

Прочтя «Криминальную историю», один умный, образованный человек спросил, зачем я в повести известную скульптуру в центре города пренебрежительно назвал «дотр уга» («без требухи» — калм.)? Ваятель может обидеться, по его мнению. Но, ведь это прозвище я не сам придумал? Половина элистинцев так ее окрестили за авангардную сквозную дырку в брюхе.

Другой «рецензент», прочитав повесть «Ногала», высказал такую претензию:

«Все хорошо, Игорь, но, у тебя главная героиня, проститутка-калмычка. В России прочитают твою повесть и подумают, что все калмычки такие!».

Я даже не нашелся, что ему ответить.

Следующий адекватный «рецензент», кстати, сам калмык, отреагировал на это категорично:

«Типичный пример синдрома малого народа!».

Действительно, это только у русских Иван по определению обязательно должен быть дурак, а приклей ты этот ярлык к какому-нибудь представителю небольшой национальности, то автоматически становишься великодержавным шовинистом, ксенофобом, а масть твоя — красно-коричневая. Что касается женщин, то они только у русских проститутки или шлюхи по призванию, у остальных же народов девственность девушки тщательно бережется до законного супружества. Странно, что я этого не знал раньше?