Крик зелёного ленивца - [6]

Шрифт
Интервал

. Сталкиваясь нос к носу со мной на улице, он или она (по правде говоря, это всегда она) делает вид, будто меня не узнает. Блондинистые и брюнетистые хвостики так и подпрыгивают, когда они отворачивают голову, чтоб меня не видеть, — милая картинка, обожаю. Обычно я после этого громко харкаю им вслед. Порой они в ответ, удаляясь, дико вертят бедрами, женский жест такой, я, если честно, так и не понял, что он означает. А ты? Все это было бы смешно, когда б так не бесило. И конечно, мало того что не приглашают меня на свои посиделки (за это как раз отдельное спасибо), они лезут из кожи вон, чтоб только мой план симпозиума не сдвинулся с мертвой точки. Я знаю из верного источника, что на заседании ученого совета по грантам Фрэн назвала его "бзиком Энди" — и уж она добьется, что я не получу под это дело ни шиша. На той неделе "Рэпид-Фоллз каррент" поместил соответствующую статью. Даже не потрудились со мной связаться. Так бы хотелось на все махнуть рукой, выкроить пару недель свободных и удрать куда подальше и вас обоих повидать. Да только — денег ноль, дел невпроворот, и ничего-то у меня не выгорит. Мне сорок три года. Не надо было мне за все за это браться. Шмякни Чамли за меня по физиономии да скажи, чтобы еще фоточек прислал.

Скучающий по вам обоим

Энди.


*

Уважаемый мистер Самсунг,

Да, я получил ваше предыдущее письмо и хотел бы поставить вас в известность, что мы, как вы и предлагаете, предпринимаем решительные шаги, я лично эти шаги предпринимаю. Дела обстоят именно так, а не иначе. Возможно, перемены и не очевидны, поскольку действие свершается, так сказать, за сценой, исподволь, мелкими порциями, но результаты тем не менее понемножечку накапливаются. Да, правда, компания Уиттакера сейчас переживает отнюдь не лучшие времена. Причина кроется в том, что слишком долго мы терпели дурных квартиросъемщиков, а отнюдь не в моем халатном стиле управления, как вы это изображаете. Я работаю в поте лица над тем, чтобы искоренить дурных квартиросъемщиков и заполучить лучших. А как вы сами способны легко себе представить, их не заполучишь, покуда дурные все еще рассиживают на лестницах в исподнем. На все нужно время. Мы непрестанно совершенствуемся. Вот сможете уговорить Американ Мидлендс, чтоб отсрочил срок платежей на месячишко-другой, — и сами приятно удивитесь.

Искренне ваш

Эндрю Уиттакер,

компания Уиттакера.


*

Дорогой мистер Гуддол.

Благодарим вас за то, что предоставили нам лестную возможность ознакомиться с вашим сборником стихотворений "Эх, взмахи мотыги". После долгих размышлений мы, к сожалению, сочли, что в настоящее время не сможем его использовать.

Эндрю Уиттакер, издатель.


*

Увидеть бы себя ясно, хоть на минуточку. Пусть в зеркале. То я там вижу импозантного вида господин, не лишенный чувства собственного достоинства. Такому щеголять бы в серой шляпе, да нет у меня для него серой шляпы. И конечно, не стал бы он рассиживать в помещении не снимая головного убора, если б случайно не оказался полицейским. Будь он полицейским, он бы расследовал преступления, то, сё, может, убийства, мало ли. Мне нравится, как он пожимает плечами. "Как он чудесно пожимает плечами", — говорят вокруг. В этом пожатии плеч — эдакая роскошная смесь: уверенность, презрение и — тютелька тоски. Правда, он не скажет "тютелька", а уж "тоски" тем более, не станет он сочетать два этих слова. Да, но как же он скажет, если немножечко чего-то надо во что-то положить? Он не стряпает, и, значит, это не соль, не то бы он сказал "щепотку".

А иногда смотрю: совсем другой человек, не импозантный, а обрюзгший и тяжелый. Хочется сказать: "Уходящая натура". Замечаю, как у него выпирают щеки. Образ как бы не имеет четких очертаний, образ как бы расплывается. У него руки-крюки, уж это точно. Вечно он все портит, как медальоны, например, которые его просили починить. Сгреб тоненькую золотую цепочку, а медальон возьми и соскользни в вентиляционную дыру. А в медальоне был единственный портрет ее любимой бабушки. Учитель музыки его прозвал "деревянные пальцы". И шляпы у него нет никакой, конечно, а шляпа бы ему не помешала, поскольку волосы редеют. Под лампой дневного света в комнате, где зеркало, так и сквозит пархатая плешь. Что касается первого господина, кажутся уместными слова "твердый" и "стальной", в случае второго уместней — "жиденький", "рыхлый" и "аморфный". Их (или его) челюсть "выдается", с одной стороны, но с другой стороны, — она "отвисшая". Человек без свойств. Помню, как Джолли сказала, что в жизни не пойдет за такого двойственного типа, как я.


*

Милый Дальберг,

Это тебе записочка, чтоб знал, что коварный почтальон-книгочей, которого ты заподозрил в похищении твоей рукописи, очевидно, одумался. Она прибыла сегодня в поддень, помятая, но в целости и сохранности. Не ждал я, что твое произведение так грандиозно. Нам, видимо, придется распространить его на несколько номеров. Сейчас я просмотреть его не смогу, собрался уходить. Просто хочу, чтобы ты знал: всё, как говорится, у меня в кармане, и я предвкушаю чтение.

Энди.


*

Весь мусор помещайте в металлические контейнеры, расположенные позади дома.


Еще от автора Сэм Сэвидж
Фирмин. Из жизни городских низов

«Это самая печальная история, из всех, какие я слыхивал» — с этой цитаты начинает рассказ о своей полной невзгод жизни Фирмин, последыш Мамы Фло, разродившейся тринадцатью крысятами в подвале книжного магазина на убогой окраине Бостона 60-х. В семейном доме, выстроенном из обрывков страниц «Поминок по Финнегану», Фирмин, попробовав книгу на зуб, волшебным образом обретает способность читать. Брошенный вскоре на произвол судьбы пьющей мамашей и бойкими братцами и сестрицами, он тщетно пытается прижиться в мире людей и вскоре понимает, что его единственное прибежище — мир книг.


Стекло

Пятый номер за 2012 год открывает роман американского писателя Сэма Сэвиджа(1940) «Стекло». Монолог одинокой пожилой женщины, большую часть времени проводящей в своей комнате с грязным окном и печатающей на старой машинке историю своей жизни — а заодно приходящие в голову мысли. Мыслей этих бесконечное множество: если внешнее действие романа весьма скудно, то внутреннее изобилует подробностями. Впрочем, все это множество деталей лишь усиливает впечатление неизбывной пустоты. Не случайны слова одного из эпиграфов к роману (из разговора Джаспера Джонсона с Деборой Соломон): «Жаль, выше головы не прыгнешь.


Рекомендуем почитать
Колючий мед

Журналистка Эбба Линдквист переживает личностный кризис – она, специалист по семейным отношениям, образцовая жена и мать, поддается влечению к вновь возникшему в ее жизни кумиру юности, некогда популярному рок-музыканту. Ради него она бросает все, чего достигла за эти годы и что так яро отстаивала. Но отношения с человеком, чья жизненная позиция слишком сильно отличается от того, к чему она привыкла, не складываются гармонично. Доходит до того, что Эббе приходится посещать психотерапевта. И тут она получает заказ – написать статью об отношениях в длиною в жизнь.


Неделя жизни

Истории о том, как жизнь становится смертью и как после смерти все только начинается. Перерождение во всех его немыслимых формах. Черный юмор и бесконечная надежда.


Белый цвет синего моря

Рассказ о том, как прогулка по морскому побережью превращается в жизненный путь.


Осколки господина О

Однажды окружающий мир начинает рушиться. Незнакомые места и странные персонажи вытесняют привычную реальность. Страх поглощает и очень хочется вернуться к привычной жизни. Но есть ли куда возвращаться?


Возвращение

Проснувшись рано утром Том Андерс осознал, что его жизнь – это всего-лишь иллюзия. Вокруг пустые, незнакомые лица, а грань между сном и реальностью окончательно размыта. Он пытается вспомнить самого себя, старается найти дорогу домой, но все сильнее проваливается в пучину безысходности и абсурда.


Огненные зори

Книга посвящается 60-летию вооруженного народного восстания в Болгарии в сентябре 1923 года. В произведениях известного болгарского писателя повествуется о видных деятелях мирового коммунистического движения Георгии Димитрове и Василе Коларове, командирах повстанческих отрядов Георгии Дамянове и Христо Михайлове, о героях-повстанцах, представителях различных слоев болгарского народа, объединившихся в борьбе против монархического гнета, за установление народной власти. Автор раскрывает богатые боевые и революционные традиции болгарского народа, показывает преемственность поколений болгарских революционеров. Книга представит интерес для широкого круга читателей.