Крик души - [134]

Она жадно смотрела на проносящиеся мимо пейзажи, пытаясь по-прежнему играть роль, хотя и не знала наверняка, кого, собственно, должна играть. Ее обвиняли в убийстве, что делало ее серьезной преступницей, но она себя не чувствовала таковой, поскольку пыталась разучиться чувствовать что-либо вообще. Если она выйдет из роли, то ей придется постараться стать сторонним наблюдателем за собственной жизнью, отстраненным умом, наблюдающим за тем, как послушное тело, влекомое исподволь, сливается с тюремной системой, словно труп, который засасывает могила.

Последние слова Марии Таунсенд отдавались зловещим эхом в ее смятенном уме. «Попроси, чтобы тебя оформили по Правилу… Тебя отделят… разумно, учитывая твою статью». Что означает «Правило»? Кого она должна просить? Отдельно — как это? По-видимому, лучше, чем столкнуться с теми, кто считал своей ролью в тюремной жизни (как, впрочем, и в кино) обрушивать собственное наказание на заключенных, обвиняемых в причинении вреда своим детям.

Заключенные.

Она теперь заключенная. Ее не признали виновной, но все равно взяли под стражу. Осудили на тюремное заключение в ожидании судебного процесса по делу об убийстве ею новорожденного сына.

Горе и паника стали нарастать в ней, как взрывная волна, но Никки быстро оттолкнула их и снова стала смотреть в окно. Все части пейзажа проносились мимо нее размытым пятном: поля, деревья, дома, магазины «Все для сада и огорода», пабы… Съемочная группа находилась где-то снаружи, кинокамеры катились вслед за ней.

Они повернули, съехали на другую дорогу, которая шла через однообразный жилой массив. Никки заметила знак «Тюрьма Ее Величества Иствуд-парк», и, поскольку фургон замедлил ход, поняла, что они добрались до места назначения. Ей хотелось бежать и никогда не останавливаться, но места в камере было так мало, что она не могла сделать даже шага. Все, что она видела в окно, это высокие заборы, поверх которых шли ряды толстой, угрожающего вида колючей проволоки, и камеру видеонаблюдения, указывающую ей путь. Камера напомнила ей о роли, которую она якобы играла, но минуты шли, микроавтобус снова покатился вперед, и все ее попытки остаться в мире грез стали утекать, как вода из раковины, оставляя ее в холодной, жесткой хватке невероятной действительности.

Микроавтобус наконец остановился, но прошло какое-то время, прежде чем служащие «Релайанс» начали принимать прибывших заключенных. Никки молилась, чтобы этот процесс подольше затянулся, но слишком скоро кто-то уже отпер ее дверь, и, когда она встала, служащий «Релайанс» протянул наручники. Через мгновение ее запястья снова сковали стальные оковы, и ее вывели в холодный вечер, а затем ввели в дверь, открывшуюся в унылую, тускло освещенную комнату, где стояли две одетые в форму надзирательницы и ждали, когда она подойдет, чтобы начать регистрацию.

Внезапно ее ужас достиг такого накала, что ее чуть не вывернуло наизнанку, и, возможно, это действительно произошло бы, но одна из надзирательниц вышла вперед и сжала ее руку. Это была молодая женщина с зализанными назад светлыми волосами и доброжелательной улыбкой.

— Что, первый раз? — спросила она.

В горле у Никки было так сухо, что она не могла произнести ни слова, и потому просто кивнула. Меньше всего она ожидала встретиться здесь с доброжелательностью — это шло вразрез абсолютно со всем, что ей доводилось слышать о тюрьмах.

— Мы зарегистрируем вас как можно быстрее, — сказала служащая, оборачиваясь через плечо, потому что зазвонил телефон.

Другая надзирательница подняла трубку, а молодая светловолосая женщина перевернула страницу на планшете и сказала:

— О’кей, имя и дата рождения.

Никки ответила охрипшим почтительным голосом.

Записав данные, надзирательница перешла к следующему вопросу:

— Как вы здесь оказались?

Никки засомневалась, и ее глаза заволокло слезами, когда она отрывисто ответила:

— Они думают, что я убила своего ребенка, но я этого не делала.

Женщина подняла глаза, почти незаметно улыбнулась и собиралась продолжать, когда Никки заявила:

— Мой адвокат посоветовала мне спросить, можно ли пойти по Правилу. Я не знаю, что это такое, но…

Теперь служащая нахмурилась, но ее тон не был враждебным, когда она ответила:

— Имеется в виду Правило № 43 Тюремного кодекса, которое дает вам право на отдельное размещение, если вы этого хотите. — Она мельком взглянула на бланк. — Да, возможно, в вашем случае это хорошая мысль, — решила она и, повернувшись к коллеге, которая только что закончила говорить по телефону, спросила: — У нас тут Правило № 43, возьмешь?

— Уже, — ответила та и снова сняла трубку.

Продолжая регистрацию, светловолосая надзирательница спросила:

— Ближайшие родственники?

Никки запуталась: она понимала, что должна назвать родителей, но ей очень хотелось, чтобы записали Спенса. Наконец она ответила:

— Ближе моего парня у меня никого нет. Можно…

— Это должен быть член семьи, — объяснила женщина. — Если у вас есть семья.

Никки сглотнула.

— Тогда — мой отец, — сказала она. — Джереми Грант.

Ее попросили произнести имя и фамилию по буквам.

— Контактная информация? — продолжила она.