Крик души - [133]

— Этот адвокат хуже, чем бесполезный, — объявил Дэвид, как только за ними закрылись двери. — Она ни слова не произнесла в защиту Никки.

— Именно поэтому мы должны найти ей другого, — коротко ответил Спенс и резко остановился у обочины, прямо перед носом у автобуса.

— Ты кого-то знаешь? — спросил его Дэнни.

— Нет, я не знаю, — отвечал Спенс, — да мы и не можем позволить себе адвоката. Но я знаю, кто может.

Дэнни поглядел на Дэвида.

— Ты говоришь о ее родителях? — уточнил Дэвид.

— Точно, — энергично кивнул Спенс, когда они начали переходить дорогу. — Мне нужно, чтобы ты узнал их адрес у своей матери, и тогда я бы первым делом завтра же навестил их. Тем временем нужно зайти на сайт Иствуд-парк и выяснить о нем все, что можно, а также узнать, когда у них приемные часы… — резко открыв зазвонивший телефон, он рявкнул: — Слушаю!

Прижимая трубку к уху, он сделал еще несколько шагов, но потом замедлил шаг и остановился; с лица у него схлынула кровь.

— Что стряслось? — взволнованно воскликнул Дэнни.

Спенс поднял руку, продолжая слушать, затем, еще сильнее побледнев, произнес:

— Я перезвоню позже. — И, нажав «отбой», уставился на остальных в страхе и недоумении.

— Кто это был? — не отставал Дэнни.

Спенс все еще не мог переварить то, что только что услышал.

— Спенс, скажи нам, что случилось. Это нас всех касается, помнишь?

Спенс перевел на него взгляд.

— Звонили из офиса коронера, — наконец выдавил он. — В общем, тело Зака вернулось… — Он вздохнул. — Они могут отдать его нам для похорон, но его… Его мозг пока останется в Лондоне.

У Дэнни от неожиданности отвисла челюсть.

— Они говорят, что он должен оставаться в лаборатории, пока не закончится суд, — продолжал Спенс. — Так как мы решим: хоронить Зака без мозга или оставить у них тело, пока они не смогут отдать нам и мозг тоже?

— Боже правый!.. — пробормотал Дэвид; на лице у него читалось глубокое потрясение.

Спенс закрыл глаза, словно желая отогнать новые мучительные картины крошечного тельца его сына и того состояния, в котором оно, должно быть, находится.

— А что будет с мозгом, если ты все же решишь похоронить его сейчас? — через некоторое время спросил Дэнни.

Спенс покачал головой:

— Я не спрашивал. Думаю, что нужно узнать, прежде чем я сообщу об этом Никки.

Дэнни и Дэвид беспомощно посмотрели на него. Ему не было необходимости озвучивать свое нежелание поднимать с ней этот вопрос именно сейчас, как и не нужно было объяснять, какую боль причинил ему этот телефонный звонок. Между ними повисло решение, понятное без слов, принимать которое никакому родителю не пожелаешь.

Наконец Спенс обернулся и посмотрел на здание суда магистрата с таким выражением лица, словно уже почти решил вернуться туда.

— Знать, что она все еще там, — бессильно прорычал он, — и что я не могу подойти к ней!.. От этого мне хочется взорвать все к чертовой матери и вытащить ее оттуда.

Дэнни утешительно похлопал его по плечу, а Дэвид сказал:

— Единственное, что теперь имеет значение, — это сделать все возможное, чтобы обеспечить ей хорошего адвоката. — И, достав из кармана мобильник, он нажал на кнопку быстрого набора телефона матери.

До сих пор Никки понятия не имела, что такое автозак. Если бы ее попросили угадать, то, наверное, она представила бы себе заключенных, сидящих на длинных скамьях за толстой стальной сеткой или даже за пуленепробиваемым стеклом, и еще, наверное, все они были бы скованы между собой.

Но реальность совершенно не походила на ее фантазии.

Задняя часть микроавтобуса, в котором она ехала, была разделена на шесть микрокамер: три с одной стороны центрального прохода и три с другой. Они были настолько маленькими, что в них едва хватало места, чтобы развернуться, и ее колени почти касались противоположной стены, когда она села на сваренное из металлических трубок сиденье. После того, как охранник снял с Никки наручники, и перед тем, как запереть ее, он сообщил ей, что в крыше есть люк, чтобы полиция или пожарная команда в случае крайней необходимости могла вытащить ее наружу.

Каждый раз, когда она думала, что в этом тяжелом испытании она прошла все и уже не может быть хуже, это происходило.

Никки знала, что они едут по шоссе А-38, в северном направлении, потому что увидела дорожный знак. Окно было сильно тонированным, но она предположила, что это скорее защита от нескромных взоров прохожих, чем препятствие для любопытных взглядов заключенных. Странная уступка, которая, впрочем, наверняка таковою и не была.

В мыслях Никки перестала быть тем, кем являлась в действительности; вместо этого она представляла себя актером, которому нельзя смотреть на кинокамеры или пытаться общаться со съемочной группой. Она просто должна была верить, что они рядом и старательно захватывают в объектив мчащийся по сельской местности автозак, несущий свой груз актеров в роли охранников и правонарушителей. Некоторые заключенные, набитые в камеры, как сардины в консервную банку, громко выкрикивали слова из сценария, которого Никки не видела, на языке, который она знала, но никогда не использовала. Время от времени слова оказывались такими грязными, что ее начинало тошнить, а резкий смех так вонзался в нее, что она невольно вздрагивала. Ее выражения и реакции были частью фильма. Они тоже не были настоящими. Они исчезнут, как только режиссер крикнет: «Стоп! Снято!»